Муравечество

Я выглядываю из-за сталагмита. Там парят сотни Транков — в спящем режиме, заряжают батареи на электрических шнурах в розетках вдоль стены. Медленно покачиваются вверх-вниз, как буйки. Почти умиротворяюще. На колоссальный телеэкран проецируют гендиректора «Слэмми» — оказывается, это теперь Барассини в бейсболке, на которой брайлем написано «Слепая вера есть истинная вера», он крепко спит в офисном кресле. Пещеру наполняет его храп из установленных динамиков. Я высматриваю снайперов, которые, как вам скажет любой немертвый военный корреспондент, никогда не спят. Где-то в отдалении одинокий волынщик исполняет скорбную версию побудки, что мне кажется странным: всегда думал, побудка должна быть бодрой. Может, это переосмысление побудки, как когда берут жизнерадостную поп-песню и превращают в грустную. Чаще мне такие переосмысления по душе — конечно, только не тогда, когда Кауфман опробовал этот прием на «Girls Just Want to Have Fun» в своем омерзительном фильме про «несчастного белого мужчину средних лет» «Аномализа». Получилось ужасно, просто-таки издевательство над самым духом оригинальной версии песни Синтии Лупер — разумеется, гимна женской (транс-женской) эмансипации, песни, где вся суть в однозначном посыле, что женщинам (транс-женщинам) не нужны мужчины (транс-мужчины), чтобы наслаждаться жизнью и собой (транс-собой), музыкальной версии гениального боевого клича феминисток 1970-х «Мужчина нужен женщине так же, как рыбе — велосипед» (который ввела в оборот великая американская киноактриса 1930-х Айрин Данн, не меньше!), ведь, как всем известно, рыбе велосипед ни к чему, поскольку а) она живет в океане и может легко доплыть куда надо и б) у рыбы нет ног, как она вообще должна давить на педали? Барассини просыпается под будильник на своем телефоне «Слэмми» — это «Hypnotised» от Coldplay. Он спросонья шарит вокруг, нажимает «стоп» и невидяще смотрит в камеру.

— Добрый день, мои соотечественники-американцы, сегодня хороший день для сохранения денег при покупке любого мерчендайза «Слэмми» — только сегодня скидка пятьдесят процентов! — и заодно хороший день для сохранения цивилизации. Помните, что наша цель в «Слэмми» — обслуживать вас, предоставлять самые качественные товары и услуги, с удобством и по разумной цене. Того же не скажешь о наших конкурентах. Задайте себе вопрос: чем вы готовы пожертвовать ради этих удобств и цены или ради права американцев вроде вас самих придумать собственный продукт, начать малый бизнес, как мы, тяжело трудиться, чтобы этот бизнес развивать, честно копить благодаря тяжкому труду и жертвам? Спросите себя: а трудились ли все эти Транки, чтобы получить свое богатство и лазеры? Начинали профессиональную карьеру скромным гипнотизером / бродвейским актером, как я? Или это просто ленивые разжиревшие роботы, построенные роботами, самое существование которых — оскорбление нашему образу жизни? Мы в «Слэмми» нанимаем только людей, а не машины, чтобы готовить вам еду, доставлять вам продукты, производить ваши водные велосипеды, ваших роботов, мыть ваши…

К этому моменту роботы-Транки уже переключились из спящего режима, отсоединились от розеток и слушают спич Барассини. Они как один заводят «Девушку из Ипанемы» — прекрасную, расслабленную, джазовую версию а капелла. В моих мыслях (и, полагаю, в мыслях всех остальных на поле боя) раскрываются двери и появляется прекрасный Транк в бикини, проходит мимо меня, покачивая бедрами. Он и есть девушка из Ипанемы. Господи, как он прекрасен. Я уже совсем не слышу голоса Барассини. Парфюм, повеявший от теплого мясистого тела Транка, кружит голову: ваниль, лаванда, мускус, стариковский пот. Он манит к себе изящным пальцем. Недостижимая богиня манит меня! Я в моих мыслях — мой, так сказать, гомункул — иду к нему. Внезапно появляется Марджори, воспаряет надо мной в прозрачном платье — сексуальном хэллоуинском костюме ангела. Я поднимаю взгляд; Транк поднимает взгляд.

— Проклятье, — говорит он.

— Б., — воркует Марджори, — мы в «Слэмми» заботимся о тебе. Мы прибываем к тебе на порог, горячие и сочные. И у нас в «Слэмми» есть что показать получше обвисшей засранной задницы белого старикана, отъевшегося в KFC.