— Название необходимо фильму, чтобы зрителю было как его обозначить, когда он покупает билеты или обсуждает его с друзьями. Чтобы маркетинговым отделам было чем зацепить зрителя. Чтобы свести фильм к чему-то, что зритель может проглотить, контролировать, понять.
— Ну, так вышло, что я люблю названия. Придумывать остроумные названия для меня большое удовольствие.
— Поскольку у меня нет намерения показывать фильм публике, нет и потребности в названии, — говорит он.
— Разумеется. Наверное. Немного по другому поводу вопрос: почему всякий раз, когда мы говорим, у вас меняется стиль речи?
— На что ты намечаешь?
— Намекаю.
— Да, намекаешь.
— Не знаю. Когда мы ехали в машине из больницы, вы говорили в простецкой манере. Потом был период, когда вы отвечали только цитатами из Библии.
— Я — чье-то творение, как и ты. И сотворил Бог человека по образу своему. Бытие, 1: 27.
— Вот видите, у меня ощущение, что вы просто вставили цитату, потому что я напомнил вам о Библии.
— Тебе довелось быть единственным свидетелем моего фильма. Когда ты посмотришь его целиком, я его уничтожу. Или, если я буду мертв, ты уничтожишь его вместо меня. Таковы правила.
Я киваю, хотя, конечно же, не буду этого делать. Для Инго я — как Макс Брод для Кафки. Этот фильм, даже если в течение следующих трех месяцев он скатится в невнятную белиберду, должен быть спасен для потомков. Мир должен его увидеть. Но самое важное — я должен посмотреть его семь раз.