Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг.

В Северо-Кавказском университете оказались порядочные люди. Ректор совершенно бескорыстно согласился перевести меня на бюджетное место гуманитарного факультета, то есть я буду учиться бесплатно и заочно, смогу еще и работать. Это большая удача встретить честных и нормальных людей!

Тетушка Юлия, провожая нас, волновалась. Мы обещали ей позвонить, как только доберемся до Грозного. Я очень полюбила старушку. Как жаль, что мы не встретились раньше! Тетушка Юлия – христианка. Она молилась за нас.

В ее квартире происходили странные и необъяснимые явления: в первую ночь, едва я заснула, меня разбудили шаги. Испуганно открыв глаза, я увидела перед собой незнакомую женщину в белом переднике. Как только я стала читать молитву, образ проплыл по воздуху, просочился сквозь закрытую дверь и исчез. Не поверив, что это был сон, я стала расспрашивать тетушку Юлию о женщине в белом переднике, и выяснилось, что так выглядела прежняя хозяйка жилья, которая давным-давно умерла.

П.

21.11.

Мы в Чечне! Убирали квартиру, таскали с улицы воду, мутную с водорослями. Чтобы пить, нужно цедить ее через марлю.

Я вчера забегала к Алхазуру и Кайле. Азамату мы привезли карандаши и альбом. Кайла угощала нас шоколадными конфетами. Поздравляла с праздником Ураза-Байрам. У Азамата огромные синяки под обоими глазами. Родители сказали, что он упал.

Сегодня я отдыхаю, пью лекарства. Температура 39o. Бросает в жар.

Соседка Хазман хорошо ухаживала за кошками, кормила. Спасибо! Мама собирает нехитрый скарб. Мы на днях покидаем родной край, чтобы попасть в неизвестность. Свой шкаф 1924 года мы бросим – нам его не увезти. Возьмем одежду и любимых кошек. У нас их трое: Карина, Полосатик и Одуванчик.

Родились стихи:

Моя земля меня же ранит,
Друзья, враги…
Где ж доброта?
Здесь только горы не обманут,
Снегов их вечна чистота.

Прости, земля! Огонь и пепел.

Вдоль улиц скорбных, и в душе.
Мне нет родней тебя на свете,
И лучше нет давно уже.

Со мною – боль непониманья,

Со мною – горечь от нужды,
Кто рассчитал здесь все заранее,
И свел народы для вражды?!

Несу я боль и виноватость,

Храню в душе своей любовь
Мой мир разорван, как граната,
И на земле чернеет кровь.

И, осознав свою ненужность,

В родном, истерзанном краю,
Бегу туда, где все мне чуждо,
Где ничего я не люблю.

22.11.

Вместе с Хазман смотрим телевизор. У нас ни электричества, ни газа. У нее телевизор плохо, но работает. Хазман плачет!

– Как же я без тебя, Фатима, буду? – спрашивает она меня и обращается к маме: – И к тебе, Лена, привыкла, и к кошкам!

– Вот, хотели бы остаться на родине, но как? – возражает мама, – Вчера на остановке, прямо при нас, парень стрелял в проезжавшую мимо машину военных. Целился в бензобак, попал в колесо. А попал бы куда хотел, был бы взрыв, все бы погибли на остановке. И старики, и дети. Уазик с военными, не останавливаясь, быстро промчался.

Тетя Лейла расстроилась и одновременно обрадовалась нашему отъезду. Мы сфотографировались на память.

Сегодня горы, кольцом окружающие Грозный, – белые от снега и синеют лишь с боков.

Я видела Габи, рассказала ей, что буду учиться в Ставрополе и работать там же. Попрощалась с журналисткой Айзан из газеты “Трудяга”, а седого Гапура и поэта Мусу не застала на службе.

Еще, совершенно случайно, я встретила давних знакомых. Когда-то на рынке они торговали видеокассетами: Козерог и его брат. Теперь они – сотрудники милиции и служат новой власти. Охраняют больницу № 9, на остановке “Автобаза”.

23.11.

Дождь. Небо затянули серые тучи. Их кровавым лучом прожигает оранжево-красное солнце. За холмом стреляли из тяжелых орудий, и земля слегка сотрясалась, напоминая о том, что каждый день, прожитый на моей родине, мог стать последним.

Я видела сны о том, как на землю хлынули волны, как земля уступила стихии воды и мы стали ее частицами, преодолев человеческий облик.

Когда-то в моем городе Грозном я маленькой девочкой сидела на санках, будто на скамеечке, в коридоре квартиры, обнимая маму. А по нашему дому на улице Заветы Ильича стреляли тяжелые российские орудия. Кирпичный четырехэтажный дом кренился, словно большой тонущий корабль, и скрипел. Мама обняла меня и сказала:

– Мы сегодня умрем, но ты не бойся.

А я спросила:

– Как умрем? Мне всего девять лет!

Мама сквозь слезы улыбнулась. Не было ни капельки света, и я не могла это увидеть, но знала – она улыбнулась.

– Для смерти возраст не важен. Такой обстрел нам не пережить. Боже, как страшно!

Хотела почувствовать мамин страх, но не могла – я еще не чувствовала страха, только сильно стучало сердце.