Муравейник

На следующее утро он захватил книжки с собой, когда пошел к муравейнику. Еще издалека он заметил на холме небольшой шалаш, сверху покрытый папоротником. Кусты на верхушке холма были срублены, но на склонах оставлены, и поэтому казалось, что шалаш вырос прямо на кустах. Дирк соорудил шалаш из вбитых в землю кольев с ободранной корой, крышу — из тростника, а верхнюю половину передней стенки оставил открытой. Внутри стояла скамья из жердей и дощатый стол на кольях. За столом сидел Дирк и ждал. Томми вошел, выложил книги и карандаши на стол и присел рядом.

— Ну и шалаш, — сказал он, — красота! — но взгляд Дирка был уже прикован к книгам.

И вот Томми начал учить его читать. Все эти каникулы они провели вместе, в шалаше, — Дирка трудно было оторвать от книг. Ученье давалось ему тяжелее, чем Томми: ведь в книгах было так много слов, о которых он и представления не имел, и, чтобы заставить его прочесть «гардины» или «ковер», нужно было объяснить, что такое «ковер», «гардины» и какие другие вещи бывают в домах у белых. Частенько Томми надоедали эти занятия, ему не сиделось на месте, и он говорил: «Давай поиграем», — но Дирк свирепо возражал: «Нет. Мне надо читать».

Томми стал раздражителен — в конце концов он целый семестр учился в школе — и считал, что теперь имеет право и поиграть. Они подрались снова. Дирк обозвал Томми «ленивой белой дрянью», а Томми Дирка «грязным мулатом». Силы были равны, и, как прежде, победителя не оказалось. После драки отношения их ни мало не испортились, друзья чувствовали себя превосходно и даже подшучивали над тем, как они сцепились. Отныне они будут заниматься только по утрам, а остальное время играть. Вечером, когда Томми явился домой, мать сразу [24]

заметила, что его нос распух и лицо у него в царапинах. Она с надеждой в голосе спросила:

— Вы с Дирком подрались?

Но Томми объяснил, что он стукнулся о дерево. Родители, конечно, знали о шалаше в кустах, но мистеру Макинтошу об этом не говорили. Да и никто на прииске не говорил об этом. Сам факт существования Дирка считался чем-то таким, чего не следует замечать, и ни рабочие, ни даже надсмотрщики не осмеливались упоминать его имя. А когда мистер Макинтош спросил у Томми, как он ухитрился так исцарапать себе лицо, Томми пробурчал, что он поскользнулся и упал.

И вот уже им исполнилось восемь лет, а потом и девять. Дирк научился читать и писать и решал все задачи, какие решал Томми. Так как он не знал городской жизни, преимущество всегда было на стороне Томми, и, разозлившись, Дирк однажды заявил, что это несправедливо. Опять произошла схватка, после чего Томми стал учить его по-новому. Теперь, если уж он начинал описывать, как в городе ходят в кино, он не упускал ни одной подробности. Он рассказывал, где и какие места, сколько стоят билеты, какой там свет и откуда получается изображение на экране. Он описывал, что им дают в школе на завтрак и какой у них там обед. Когда он упомянул, что к ним с волшебным фонарем приходил лектор и рассказывал о Китае, мальчики вытащили атлас, отыскали Китай, и Томми слово в слово пересказал Дирку все, что говорил лектор. Также подробно он рассказывал ему и об Италии и о других странах. Частенько они спорили о том, что бы нужно было сказать лектору про то или про это, потому что Дирк всегда с презрением отзывался о таком, по его словам, надменном отношении белых ко всему на свете.

И скоро Томми начал смотреть на мир глазами Дирка. Ему открылась иная сторона городской жизни, он видел ее ясно, красочно и чуть-чуть искаженно, как Дирк. Теперь и в школе он всякий раз невольно думал: «Нужно запомнить это, чтобы рассказать Дирку». Он не мог сказать или сделать что-нибудь, не подумав, как к этому отнесется Дирк, словно в него, в Томми, вселились черные, насмешливые и никогда не дремлющие глаза Дирка. От тщетной попытки объединить эти два мира в душе Томми появилась раздвоенность. Он ругал негров и кафров, как и [25] его товарищи, и даже с большим пылом, чем они, но тут же ловил себя на привычной мысли: «Я должен запомнить это, чтобы рассказать Дирку».

Благодаря тому что он много думал и стремился всегда во всем разобраться, он преуспевал в школе и учение давалось ему легко. По развитию Томми был года на два старше своих сверстников.

Ему минуло девять лет, когда однажды, придя в шалаш, он не нашел Дирка. Это было в первый день каникул. Весь семестр он старался запомнить самое нужное, самое важное, чтобы рассказать Дирку, а его нет. На кусте гигантского папоротника сидел голубь, и его ленивое, усыпляющее воркование одиноко звучало в тишине знойного утра. Когда Томми, продираясь сквозь кусты, подошел ближе, голубь улетел. Тяжко бухали толчеи: «золото, золото, золото». Томми увидел, что и книг в шалаше нет, — сумка, в которой они лежали, висела открытой.

Он побежал к матери.

— Где Дирк? — спросил он.

— Откуда же я знаю, — сдержанно ответила мать. Она и в самом деле не знала, где он.

— Ты знаешь, знаешь! — зло закричал Томми и кинулся на прииск.