Муравьи

Старик забывает про боль, которую причиняют ему зловредные личинки-наездники, и про необоримую страсть к зелью ломехузы. Ему страшно и совсем не хочется сгинуть таким образом.

Он отбивается изо всех сил. Но ловушка муравьиного льва, как и паутина, для того и создана, чтобы ввергнуть жертву в страх. Чем больше 4000-й барахтается, силясь выбраться из ямы, тем быстрее осыпаются ее края, увлекая его на дно… где притаился муравьиный лев, который вновь и вновь обдает его мелким песком.

Солдат номер 103 683 живо смекает, что, если он наклонится и протянет товарищу лапу, то и сам сильно рискует провалиться в яму. Он отползает в сторону и высматривает поблизости травинку, достаточно длинную и крепкую.

Между тем старый муравей, не в силах больше ждать, испускает истошный пахучий крик и начинает еще более отчаянно барахтаться в песке, больше похожем на жижу. В результате он еще быстрее проваливается в яму. Вот он уже всего в пяти головах от резаков-ножниц. При ближайшем рассмотрении они и впрямь ужасают. Каждая челюсть усеяна сотнями острых зубчиков, между которыми торчат длинные, искривленные колючки. Кончик челюсти имеет форму шила, способного пробить насквозь любой муравьиный панцирь.

Наконец, на краю ямы появляется 103 683-й и протягивает товарищу стебелек маргаритки. Скорее! Тот выбрасывает вперед лапы, пытаясь ухватиться за стебелек. Но муравьиный лев не собирается выпускать жертву. Он быстро обсыпает песком обоих муравьев. Они ничего не видят и ничего не слышат. Затем муравьиный лев забрасывает их камешками, которые с угрожающим стуком бьются об их хитиновые панцири. Старик номер 4000, наполовину погребенный в песке, соскальзывает все ниже.

Молодой солдат упирается всеми лапами, сжимая в зубах стебелек. Он слишком долго ждет движение снизу и уже готов отступиться, как вдруг из песка высовывается лапа… Спасен! Наконец 4000-й выскакивает из смертельной ловушки.

А там, внизу, в ярости и отчаянии щелкают грозные клешни. Муравьиному льву нужны белки, чтобы превратиться во взрослую особь. Сколько же ему теперь придется голодать, пока в яму соскользнет еще какое-нибудь насекомое?

Оба муравья чистятся и начинают угощать друг друга. Только на этот раз о зелье ломехузы они не вспоминают.

– Здравствуйте, Билсхейм! – Она подала ему вялую руку. – Знаю, вы не ожидали меня здесь увидеть. Но раз уж это трудное дело быстро не закрыть, пришлось сообщить префекту, а вскоре ходом расследования заинтересуется и министр. Потому я решила подключиться к нему лично… Ладно, не дуйтесь, я шучу, Билсхейм. Куда делось ваше чувство юмора?

Старый полицейский не знал, что сказать в ответ. И так повторялось последние лет пятнадцать. С ней бесконечные «разумеется» никогда не срабатывали. Он хотел заглянуть ей в глаза, но они были прикрыты длинной прядью рыжих крашеных волос. Писк моды. Сослуживцы уверяли, будто таким образом ей хотелось показать всем, что она буквально горит на работе, а заодно оправдать исходивший от нее резкий запах…

Соланж Думен. С тех пор как у нее наступила менопауза, она стала совершенно неуживчивой. На самом деле ей следовало бы принимать женские гормоны, чтобы справиться с раздражительностью, но она до смерти боялась растолстеть, ведь гормоны, как известно, удерживают воду в организме. Вот она и срывала зло на окружающих, чувствуя, что неумолимо превращается в старуху.

– Зачем же вы пожаловали? Хотите пойти туда с нами? – спросил полицейский.

– Смеетесь, старина? Туда пойдете вы. А я останусь здесь, с чаем в термосе и с портативной рацией.

– А если со мной что-нибудь случится?

– Почему вы сразу думаете о самом плохом? Струсили? Говорю же, мы будем с вами на связи. При малейшей опасности дадите мне знать, и я приму необходимые меры. Потом, старина, вас снабдили по полной программе, вы пойдете с современным снаряжением – с таким ходят на самые трудные задания. Послушайте, у вас будет альпинистская веревка, оружие. Не говоря уж о полудюжине бравых молодцев.

Она кивком указала на жандармов, стоявших навытяжку. Билсхейм пробурчал:

– С Галеном пошли восемь пожарных, а толку-то…

– Но у них не было ни оружия, ни радиосвязи! Да хватит упираться, Билсхейм.

А он и не собирался спорить. Все эти игры в начальников и подчиненных сидели у него в печенках. Вступить в дискуссию с Соланж Думен означало уподобиться ей. Она была как сорная трава в саду. Надо было позволить ей расти и при этом смотреть в оба, чтобы не обжечься.

Трезво мыслящий комиссар Билсхейм натянул костюм спелеолога, обмотал альпинистскую веревку вокруг пояса и повесил рацию на плечо.

– Если я не вернусь, хочу, чтобы все мое имущество передали в сиротский приют для детей полицейских.

– Хватит нести чушь, дорогой Билсхейм. Вы вернетесь, и мы все дружно отправимся в ресторан обмыть это дело.

– Если все же я не вернусь, хочу, чтобы вы знали…

Она нахмурилась:

– Ну-ну, хватит ребячиться, Билсхейм!

– Я хотел сказать… Когда-нибудь нам всем воздастся по делам нашим.