Мургаш

Во время зимних каникул мы создали Рабочий молодежный союз в Брышлянице. После исключения из гимназии я возвратился в село и был избран секретарем РМС. Председателем молодежного общества земледельцев был мой сводный брат Митко. В обществе состояли и мои сводные братья Стефан и Петко. Таким образом, в доме «единый фронт» был создан, создали его и между обеими организациями.

В это время по стране прокатилась волна забастовок и стачек. Наступило 18 марта — день Парижской коммуны. По этому случаю из окружного комитета РМС в Плевене пришла инструкция, где говорилось, что по всему селу должны быть распространены прокламации и лозунги. Прокламации мы писали печатными буквами, чтобы полиция не смогла узнать нас по почерку, а лозунгами решили украсить стены школы, церкви, здание общины и дома сельских чорбаджиев.

Масляную краску взяли у кладовщика кооператива бай Киро, который слыл коммунистом. А для полной конспирации решили, что «художниками» будем только я и Давид.

Ночью мы потихоньку вышли из дома и, прячась в тени заборов, двинулись к церкви.

Скоро на стене красовался лозунг:

«Да здравствует 18 марта — день Парижской коммуны!»

После этого мы украсили лозунгами стены школы, общины, корчмы и магазинов. Исписали стены домов самых известных в селе чорбаджиев.

На рассвете работа была закончена. Мы возвратились домой и только теперь увидели: руки наши были перепачканы краской, словно мы красили пасхальные яйца. Пытались отмыться — бесполезно. Что делать? Власти наверняка уже утром начнут искать виновников по всему селу и к нам нагрянут… Я снял со стены керосиновую лампу и стал поливать из нее на руки Давиду. Керосином оттерли и пятна на одежде.

Я заснул на рассвете, а около девяти утра мать разбудила меня:

— Вставай. Требуют тебя в общину.

Сельский рассыльный стоял на кухне.

В общинном управлении меня провели прямо ко кмету. Рядом с ним сидел батюшка, нервно пощипывая бородку.

— Антихрист! — крикнул он, как только я появился в дверях. — Божий храм осквернил! А ведь священное писание учил?! Два года вкушал хлеб святой церкви!

— Батюшка! За что ругаешься? — сказал я, отступая на шаг, ибо отец святой взмахнул угрожающе посохом.

— Подождите, батюшка, — прервал его кмет. — Не надо кричать. Добри все нам расскажет. Может, и заблудился паренек, но он честный, правды не боится.

Из всего этого я сделал вывод, что они ничего толком не знают, и совсем спокойно сказал:

— Господин кмет совершенно прав. Я всегда говорю правду. Но что я могу сказать, если ничего не знаю?

Тут кмет не выдержал и раскрыл карты:

— А кто взял краску у бай Киро? Ты или Давид?!

Оказалось, что кладовщик еще на рассвете прибежал в управление и все рассказал. Испугался за свою шкуру.

Позвали его. Сделали очную ставку. Но я и в его присутствии от всего отказывался: никакой краски не брал, никаких лозунгов не писал! Я уже усвоил первое правило конспирации. Если рассказал одно, говори до конца, иначе спасения не будет.

Спустя полчаса меня везли на повозке в Плевен в управление общественной безопасности.

Там допрос продолжался. И этот допрос запомнился мне на всю жизнь. Привели меня в комнату дежурного.

— Как, признаешься?

— Да в чем признаваться-то?

— В чем скажем, в том и признаешься!

— Нет, ничего не скажу!

— Ну, как хочешь. Если надумаешь признаваться, кричи!

И меня стали бить. Били кулаками, нагайками, палками, пинали ногами. Били от полудня до полуночи. Наконец, устав, бросили в карцер.

— Убьем мы тебя, парень, — сказали под конец агенты. — Если себя не жалеешь, пожалей хоть мать. Каково будет ей видеть тебя в гробу?

В управлении общественной безопасности меня продержали несколько дней. Полиция решила разгромить нашу организацию РМС. Начали арестовывать ребят одного за другим. Видно, кто-то не выдержал допросов и выдал всех членов организации. Но при этом он допустил некоторое «джентльменство». В нашем селе было много девушек-ремсисток. Но ни одно из женских имен не стало известно полиции.

Через несколько дней меня вызвали к начальнику полиции. Он предложил мне сесть, показал список членов организации, стал рассказывать о ней, стараясь дать мне понять, что полиции все известно, а потом спросил, что я думаю делать. Признаюсь ли я, или следствие будет продолжено?

РМС тогда была легальной организацией. За участие в ней я не подлежал суду. И потому признался, что был секретарем организации и написал лозунги на стенах.

Во время обыска у нас дома нашли запрещенные советские книги. Против меня возбудили судебное дело, однако весомых улик у суда не нашлось, и я был оправдан.

Из Плевена я возвратился, опираясь на палку. Во время допросов мне сильно повредили ногу.

19 мая 1934 года в результате политического переворота была отменена тырновская конституция, а деятельность всех политических партий запрещена; участие в них грозило тюремным заключением сроком до трех лет. Это положение распространялось и на РМС. За принадлежность к нелегальной организации Компартии и комсомола могли осудить на пятнадцать лет тюрьмы и больше.