— Я все чаще вспоминаю слова отца, он все время мне твердил: «живи для души, Маруська, несмотря ни на что, живи для души». Я пыталась следовать его совету до того дня, который разделил меня на две части. С тех пор во мне словно две половины, плотно скрепленные между собой — темная и светлая. Иногда мне кажется, что внутри меня сражаются черт и ангел, но с какой целью? За что? Если души нет… Человек — просто кусок плоти и при способности мыслить, он совершенно не умеет пользоваться плодами своих умозаключений. Он продается за золото или за блестящие камни — становится товаром! На чем строится отношение к жизни? На желании потреблять! Пользоваться!
Мэри снова погрузилась в свои мысли. Колченогий любил моменты ее откровения: она была честна в своих переживаниях и трогательно делилась мыслями, словно ребенок, познающий мир.
— Пора спать, — заботливо ответил он на ее зевок.
Мужчина позвонил в колокольчик, вызывая помощников, чтобы они помогли ему приготовиться ко сну. Мэри с улыбкой наблюдала, как старательно они помогают своему хозяину. Огонь играл тенями на ее лице, и было похоже, будто она прислужница дьявола, находящаяся у врат преисподней. Один из людей Колченогого случайно поднял на нее взгляд, вдруг побледнел и потерял сознание. Ее это развеселило, она начала смеяться заливистым девичьим смехом — совсем не страшным, но это произвело впечатление и на второго помощника — у него задрожали руки. Торопливо застегнув пуговицы на пижаме хозяина, он чуть склонился, выражая почтение, и проследовал к двери, волоча за собой того, кто так и не пришел в сознание.
— С этим надо что-то делать, Мурка! Я окажусь беспомощным!
— Я буду тебе помогать, — давясь смехом, пообещала она.
— Я, между прочим, серьезно.
Мэри уже думала над этой проблемой и предложила в услужение своих молчаливых подчиненных. Они ее не боялись.
— А как же ваши «гастроли»? — озадачился мужчина.
— При тебе будет Философ. Он в последнее время читает много книг религиозных и написал мне письмо, что хотел бы заниматься чем-нибудь не связанным с кражами, потому что это грех. И еще мои ребятки должны переехать сюда на усадьбу. Скоро осень, на даче уже холодно. А в этом доме слишком много места.
Колченогий задумался. Он понимал, что это может вызвать некоторые кривотолки среди его людей, которые посчитают, что он выделяет бандитов Кровавой Мэри на фоне других. Но с другой стороны — эту женщину так боялись, что для многих станет облегчением тот факт, что не придется жить с ней на одной территории. Смущал его только один момент: присутствие рядом «Ромео» — ее прихвостня.
— Я должен подумать! Давай спать, моя демоническая Мурка, — ласково произнес Колченогий.
Этой ночью Мэри снились хорошие сны. В одном из них она увидела своего отца — молодого, с открытой улыбкой и светящимися глазами. Так он выглядел до того момента, как начал пить. Будучи поэтом, он писал с упоением, а когда ничего не получалось, уходил в художественные запои. Он страдал, тщеславие не давало покоя непризнанному гению. Одно его стихотворение как-то напечатали в журнале, но редактура обтесала его строки так, что получилось совсем другое произведение. Он плакал над страницей с уже чужими строками. Маруся и не подозревала, что слезинки могут быть такими крупными. Перед ней сидел человек, потерявший смысл жизни. Дочь боялась, что он потухнет от тоски, и не знала чем ему помочь. О том, как спасти тонущего в отчаянии и в алкоголе мужчину задумывалась и супруга. Ее дела шли намного лучше — картины покупались, она и содержала семью. Этот факт тревожил гордеца, и лишь задобрив бастующее сознание спиртным, он примирялся с окружающей его действительностью. Отец Маруси обмякал, сидя за столом, и пел тихо, проникновенно, пока не засыпал.
Мэри решила всерьез заняться Сонькой — выяснить, что ее связывает с привокзальной гостиницей. Она зарезервировала столик на двух человек в ресторане при «Гранд Мерси», для отвода глаз прихватила с собой красавца-вора, которого за изысканные манеры прозвали «Граф». В прошлом во времена Тулупа ходили слухи, что он обладал навыками гипноза и соблазнял с помощью этого дара юных девиц.