Мурманский сундук.Том 2

— Когда же он умер?

— Да небось сегодня ночью. Вот бегла к тебе… думаю, попрошу Николая, чтоб в город меня отвёз, дочери Геронта надо сообщить.

— А я в город как раз. Зачем тебе ехать. Заодно и сообщу. Вот новость… Геронт умер. Буквально на днях виделись, свеженький был, что твой гриб боровичок. — Николай вздохнул и покачал головой.

Тётка Вера привалилась к машине. У неё горели ноги, и она устала от быстрой ходьбы. Лицо было разгорячённым, красным. Бисеринки пота выступили на высоком лбу, к которому прилипли пряди волос, выбившиеся из наспех повязанного платка.

— Он вроде не болел? — спросил Николай. — Ты рядом жила — лучше знаешь.

— Нет, не болел. Ни в последние дни, ни в летошние. Я в жизни не помню, чтобы он хворал, ни на какую хворь никогда не жаловался. Знай, себе мастерит что-нибудь во дворе.

По лицу Николай видел, что она хочет добавить нечто важное, но что-то останавливает её, в глазах был испуг, который Николай приписал неожиданной смерти её соседа.

— Все под Богом ходим, — вздохнул Николай.

— Ой, и правда твоя. — Тётка Вера немного помолчала, задумавшись, потом, словно набравшись сил, выпалила: — Хоть и было ему под девяносто лет, а не своей смертью он помер.

— Как это не своей? — удивился Николай и недоумённо посмотрел на хуторянку.

— А так не своей. — Она пришла в себя, и недавнего страха не было в глазах. — Я вчерась у него к вечеру была. Попросила обкосить у меня траву возле огорода — ужасть как после дождей попёрла, вся безугодная, сорная. Так вот, в доме у него чисто, прибрано, порядок. Не скажешь, что старик один живёт. Вечером слышу, отбивает косу, готовится, значит, с утра по росе обкосить у забора. А сегодня утром встала, думаю, заспался что ли старый — не идёт косить, солнце уж высоко, скоро жарко будет, роса пропадёт. Надо зайти, думаю. Зашла в ступеньки — дверь открыта настежь. В избе всё разбросано, раскидано, полный хаос, и он… посередь избы. — Она не досказала, перекрестилась. — Царство ему небесное.

— Ну и чего ты перепугалась — посередь избы. — Николай всеми силами пытался успокоить тётку Веру. — Сердце прихватило, годы большие, а он брался за любую работу, что под руку попадёт, не берёг себя… Не все же в постели умирают..

— Да, Николай, я…

— Садись в машину, тётя Вера, я тебя на хутор отвезу, а потом в город поеду.

— Ой, спасибо, милый! Дай Бог тебе здоровья!

Николай решил отвезти тётку Веру на хутор, а заодно выяснить, почему она думает, что Геронт умер не своей смертью. Расспрашивать её, старую и перепуганную случившимся, не имело смысла.

Тётка Вера села в «Запорожец», еле всунув в салон затёкшие ноги. Николай знал, что она жаловалась на варикозное расширение вен. Старалась ходить, как можно меньше. Ноги всегда были перебинтованы эластичными бинтами, а сегодняшний случай заставил её прошагать по ухабистой дороге не один километр.

— Как же ты, тёть Вер, с такими ногами столько километров отмахала? — спросил Николай, стараясь посочувствовать хуторянке и приободрить её, видя страдальчески замкнутое лицо, да заодно переменить тему разговора.

— А и не знаю, Коля! От страху должно быть…

Тётка Вера, возможно, ждала расспросов, почему, дескать, она подумала о неестественной смерти соседа, но Николай молчал, сосредоточенно глядя на узкую, в заплывших колеях дорогу, и крутил баранку во все стороны, объезжая то канаву с водой, то трухлявый пень. Поэтому она продолжила свой рассказ сама:

— Я ведь почему сказала, что он не своей смертью помер, а Николай?

— Слушаю, тёть Вер.

— А вот посуди сам. Как зашла я к Геронту, вижу, всё у него в доме кувырком, а сам посередь избы сидит привязанный к стулу. Я взяла его за руку, а она уже холодная. А глаза глядят. Такие выпученные, словно удивлённые. Помер! А кто же мог его привязать? Батюшки-светы! Кровь ударила мне в голову, трясусь от страха. А что я одна могу делать? Раньше-то переживала, думая, что ведь придёт такой час, помирать будем, последние жители. Ну ежели я первая — заботы на Геронте. А ежели он? Мне беспокоиться. Так думала. Всё боялась смерти в мыслях-то. А здесь испугалась, а голова работает ясно. Не заходя в дом побегла к тебе, а к кому ещё… — Она заплакала.

— Ну что ты, тётя Вера! Что плакать-то. Слезами не поможешь.

— Знаю, Коля. — Она вытерла глаза рукой. — Это я так, по-бабьи. Кому мы нужны старики-то! Никому. Все на нас наплевали. Я ведь в колхозе, потом в совхозе всю жизнь проработала, твоего деда хорошо помню. И не на плохом счету была. Пенсию заработала. А что я на неё куплю, по нынешним временам? Два кило колбасы? И вот одна на хуторе осталась. Ни поплакаться, ни пожаловаться некому. Все разъехались, разбежались. А теперь как страшно-то, а вдруг ко мне нагрянут!

— Ну не расстраивайся, тётя Вера. Сейчас у всех почти жизнь такая нехорошая. Одну страну развалили, а другой не создали. Потерпи…

— Да я бы потерпела и терплю. Что я теперь на хуторе одна буду делать?

— Продай дом какому-нибудь фермеру, а сама в город…

— А кто я в городе без родственников и без знакомых? От тоски помрёшь.

— Перебирайся к нам в деревню. У нас веселее. Третьей будешь.