Мусаси

– Кстати, – продолжала Осуги, надменно вскинув голову и не обращая внимание на смятение девушки. – Не знаю, что этот сумасшедший монах намерен делать с Такэдзо. Меня это беспокоит. Последи за обоими, пока Такэдзо жив. Не спускай глаз и днем и ночью. Особенно ночью, потому что Такуан способен на любую выходку. Возможно, они в сговоре.

– Вы не против, если я останусь в храме?

– На время. На две части не разорвешься. Придешь со своим скарбом в дом Хонъидэнов в тот день, когда голова Такэдзо упадет с его плеч. Ясно?

– Да.

– Смотри не забудь! – грозно проворчала старуха, покидая комнату. В ту же минуту, словно поджидая, когда Оцу останется одна, на сёдзи легла тень. Мужской голос тихо позвал:

– Оцу!

Подумав, что это Такуан, Оцу кинулась отодвигать сёдзи и отпрянула в изумлении: перед ней стоял самурай. Войдя в комнату, он схватил Оцу за руку и горячо заговорил:

– Ты была добра ко мне. Я только что получил приказ возвращаться в Химэдзи.

– Жаль.

Оцу пыталась освободиться, но самурай крепко держал руку.

– До них, видно, дошли слухи о здешних беспорядках, – продолжал он. – Будь у меня голова Такэдзо, я бы доложил, что выполнил свой долг с честью, и был бы оправдан. Но упрямец Такуан не хочет мне уступать. Не желает даже слушать. Я верю, что ты поддерживаешь меня, поэтому пришел. Вот письмо. Прочти его незаметно для чужих глаз.

Самурай вложил ей в руку письмо и поспешно удалился. Оцу слышала его торопливые шаги.

Это было не просто письмо – к нему была приложена золотая монета. Послание было прямолинейное – самурай предлагал Оцу обезглавить Такэдзо и доставить голову в Химэдзи, где автор письма сделает Оцу своей женой, так что девушка проживет в покое и довольстве до конца своих дней. Подпись – Аоки Тандзаэмон. Эту славную фамилию, по свидетельству ее обладателя, носит один из самых почтенных самурайских родов провинции. Оцу не расхохоталась лишь потому, что была слишком возмущена.

– Оцу, ты поужинала? – донесся голос Такуана. Оцу продела ноги в сандалии и вышла на галерею.

– Не хочется. Голова разболелась.

– Что это у тебя в руке?

– Письмо.

– Еще одно?

– Да.

– От кого?

– Такуан, ты чересчур любопытен.

– Любознателен, девочка, а не любопытен.

– Хочешь взглянуть?

– Если можно.

– Время скоротать?

– А почему бы нет?

– Ладно.

Оцу протянула Такуану письмо. Прочитав его, монах долго смеялся. Оцу невольно заулыбалась.

– Бедняга! Дошел до того, что готов на подкуп и любовью и деньгами. Уморительное сочинение! Мир облагодетельствован бравыми и прямодушными самураями! Он в таком отчаянии, что умоляет молоденькую девушку снести преступнику голову. И глуп настолько, что пишет об этом!

– Письмо меня не беспокоит, – сказала Оцу, – но что мне делать с золотом?

Она передала монету Такуану.

– Немалая сумма, – сказал Такуан, прикидывая вес монеты на руке.

– Это меня и тревожит.

– Успокойся? Потратить деньги – не проблема. Такуан направился ко входу в храм, где стоял ящик для пожертвований. Прежде чем опустить монету, он поднес ее ко лбу в знак преклонения перед Буддой, но в последний момент передумал.

– Лучше деньги оставить у тебя. Вдруг пригодятся.

– Мне не нужны деньги. От них одни неприятности. Могут спросить, откуда они взялись. Лучше сделать вид, что я их никогда не видела.

– Золото уже не принадлежит Аоки Тандзаэмону. Оно превратилось в подношение Будде, а Будда даровал его тебе. Храни монету на счастье.

Без лишних слов Оцу спрятала монету в оби. Затем, взглянув на небо, произнесла:

– Ветер поднялся. Как бы гроза не собралась. Дождя не было тысячу лет.

– Конец весны, нужен хороший ливень. Он смоет опавшие цветы, не говоря уже о том, что взбодрит приунывших крестьян.

– А как же Такэдзо?

– Такэдзо?.. – задумался монах.

В этот момент с ветви криптомерии раздался голос:

– Такуан, Такуан!

– Такэдзо, ты? – спросил монах, запрокинув голову. На Такуана обрушился поток брани.

– Свинья в монашьем облачении! Грязный враль! Встань под деревом – скажу тебе кое-что!

Ветер с силой раскачивал ветви, заглушая голос Такэдзо. Кружившие на ветру иглы хлестали лицо Такуана, обращенное вверх. Монах смеялся.

– Как вижу, ты полон сил. Прекрасно. Надеюсь, это естественная бодрость, а не та, которая возникает при мысли о близкой смерти.

– Заткнись! – закричал Такэдзо, переполненный не столько силой, сколько гневом. – Если бы я боялся смерти, то не дался бы вам в руки с вашими веревками!

– У тебя не было выбора, ты ведь слабый, а я сильный.

– Вранье! Сам знаешь!

– Хорошо, давай по-другому: я умный, а ты круглый дурачина.

– Согласен. Я действительно сглупил, попав в твою западню.

– Не буянь, обезьяна на дереве! Себе навредишь. Истечешь кровью, если она в тебе еще осталась. И вообще, это не достойно мужчины.

– Послушай, Такуан!

– Слушаю.

– Была бы у меня охота сразиться с тобой там, в горах, раздавил бы тебя одной ногой, как огурец.

– Весьма нелестное сравнение. Но теперь поздно сожалеть. Забудь о случившемся. От сожалений толку мало.