Muse. Electrify my life. Биография хедлайнеров британского рока

На стадионе «Уэмбли» 16 июня 2007 года в воздухе витал аромат победы. С десятого ряда в пресс-ложе, слева от сцены, можно было ощутить, как он, подобно пару, поднимается от зрителей, почувствовать его на вкус, словно медную пыль на зубах. То было достижение, единство, празднество. То был триумф культуры изгоев, какого рок не видел десятилетиями. Oasis приехали туда, выступили пьяными и выглядели как инди-группа, которую внезапно вытолкнули на огромную сцену; Muse же прибыли, чтобы сожрать стадион и не подавиться. Неважно, чем вы занимались: следили за группой с первого дня, вели фан-сайт, расшифровывали анаграммы, скупали синглы во всех форматах, знали все слова, возглавляли хоровое пение песен Muse на Трафальгарской площади вчера вечером[164], носили их усилители, настраивали их гитары, организовывали их гастроли, занимались деловой стороной жизни группы или, как я, написали десятки восторженных рецензий и интервью, – в тот день мы все чувствовали, что приняли участие в создании первой стадионной группы из нового поколения. Вместе, как выяснилось, мы на самом деле неуязвимы.

Декорации сами по себе уже затмили стадион. Каскад гигантских экранов, настолько ультрасовременных, что через них даже дул ветер, стоял по всей длине сцены, украшенной промышленной маркировкой, превращая всю сцену в один экран совсем уж невероятных размеров. По сторонам от сцены стояли две колоссальные спутниковые тарелки, готовые стрелять огромными лазерами в стратосферу. Тысяча счастливчиков, получивших золотые билеты, собралась в треугольном секторе перед сценой, окруженном чем-то похожим на лебедки и разрезанном посередине длинным «языком», который шел от сцены к центру стадиона. А наверху, на трибунах, знаменитые белые шары выросли уже до шестиметровых размеров и лежали на платформах, словно совет инопланетных мозгов, обсуждающих, что теперь делать с монстром, которого они сотворили. Эту сцену пришлось перевозить на семи грузовиках, там использовалось шестнадцать километров кабелей, но – хотите верьте, хотите нет, – ее собрали всего за три часа.

В половине девятого вечера, после того как Rodrigo y Gabriella, Dirty Pretty Things и The Streets разогрели и без того возбужденную толпу до состояния напряженного ожидания, пошел пар, полетели конфетти и под суровый, мрачный «Танец рыцарей» из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта» Мэттью Беллами, Доминик Ховард и Кристофер Уолстенхолм поднялись, стоя спиной к спине, на платформе в центре стадиона. Мэтт был одет в красный костюм, Дом – в ярко-зеленые брюки, а Крис – в стандартное черное; трое простых ребят из Тинмута, которые стали героями благодаря чистейшей, всепобеждающей силе их страсти, мощи и виртуозности.

В окружении группы работников сцены в желтых радиационных костюмах и защитных масках Muse прошли по подиуму на сцену, махая руками, улыбаясь, купаясь в обожании. До концерта напряжение было невыносимым, но, увидев, как им в ответ улыбаются девяносто тысяч человек, они тут же перестали нервничать. Они добрались до сцены и встали по своим местам; Мэтт забрал свой «Делореан» у радиоуправляемого робота, который в тот вечер доставлял все его гитары. Он посмотрел на пальцы, лежавшие на струнах, сыграл рифф из «Близких контактов третьей степени»; казалось, что это какие-то чужие пальцы играют на чьей-то чужой гитаре. Он почувствовал головокружение, отстраненность, словно душа покидала тело. Посмотрел на зрителей и спросил себя, какого черта его вообще сюда занесло.

А потом пальцы на его гитаре взяли первую ноту Knights Of Cydonia. И всадники нового рок-апокалипсиса сошли на землю.