Мушка

Не все авторы этих построек стали известны в равной мере, На заре нового, XIX века более прочих центров строительного искусства прославилось село Мартинци — благодаря одному человеку из рода потомственных зодчих, дававшего из поколения в поколение первоклассных архитекторов-левшей. Это был мастер Димитрие Шувакович. Начиная с 1808 года он со своими помощниками-мраморщиками строил все, за что только пожелали платить купцы и богатые ремесленники в местечках Бановци, Кленак, Адашевац, Бешенова, Дивош, Визич, Гргуревци, Лединци, Нештин и Ямина. Его девизом было и осталось:

ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ НА ЗЕМЛЕ

ДОЛГО И СЧАСТЛИВО,

НИ В ЧЕМ СЕБЯ НЕ ЩАДИ

Одному из самых своих почтенных заказчиков, господину Сервийски, Шувакович предложил вырыть в его имении грот, в котором поместил статую греческого бога. Для другого заказчика, его светлости благородного господина Николича фон Рудна, разбил рядом с его небольшим изысканным особняком новомодный парк с античными мраморными урнами вдоль дорожек.

— А зачем они? — спросил Шуваковича заказчик.

— Чтобы собирать слезы.

— Слезы? — изумился Николич и прогнал Шуваковича прочь.

Обед

Кавалер ордена Золотого Руна господин Nikolics von Rudna был ректором сербских школ города Осиека и главным судьей жупании Торонталской и Сремской. То обстоятельство, что он во время войн с французами и турками предоставлял Австрийской империи беспроцентные займы, не помешало ему приобрести за 52 028 форинтов пустошь Рудна. В частной жизни господин Николич был человеком весьма чувствительным: он пьянел, едва увидев рюмку, и начинал стремительно толстеть, представив себе более двух блюд на столе. Сыновей у него не было. Была только дочь по имени Атиллия, и он дал ей образование, какое тогда давали мужчинам. Между прочим, дедушка Атиллии по материнской линии был известный педагог Miriewsky, реформировавший школьную систему не только в Австрии, но и в России.

Фройляйн фон Николич впорхнула в свое пятнадцатилетие с «Вечным календарем» Захария Орфелина под мышкой и с ощущением, что время стоит на месте. Ей нравилось смотреть на птиц, летящих сквозь метель; глаза и груди у нее были крапчатые, как змеиные яйца. И она уже постигла искусство в мгновение ока надеть кольца на левую руку, не прибегая к помощи правой. Она носила платья венского покроя, высоко подпоясанные, с мелкой, похожей на укроп, вышивкой. При этом грудь, в соответствии с господствовавшим вкусом, прикрывалась прозрачной вуалью, сквозь которую должны были просвечивать мушки ее сосков.

— Вот глупенькие курочки, все мечтают, чтобы их разбудил какой-нибудь петушок, — сказала она, глядя на них удивленно, точно видя в первый раз. Затем она обратила свой безжалостный крапчатый взор на отца. — Не в том беда, что ты прогнал Шуваковича, а в том, что ты его прогнал раньше времени. Подойди сюда. Взгляни в окно. Что ты там видишь? Естественно, лес. А как я сказала, что я хочу видеть через это окно? Дворец, в котором я буду жить, когда выйду замуж. А в другом окне? Ну скажи, что ты видишь?

На груди Атиллии, прямо на прозрачной вуали, трепетали две вышитые бабочки. Между ними на золотой цепочке висел дорогой отцовский подарок — швейцарские часты, усеянные драгоценными камнями. С обратной стороны в них был вделан компас.

— Ничего ты не видишь, — продолжала Атиллия бранить отца, — а кому я толковала, что должно быть видно через это окно? Церковь, в которой я буду венчаться. Ты выгнал Шуваковича. Где его теперь искать? Что бы ты ни начал, все мне приходится доделывать самой. Пришли-ка ко мне Ягоду.

Таким-то образом кучер Ягода получил от юной фройляйн Атиллии приказание — найти архитектора получше изгнанного Шуваковича.

— Отыщи мне самого лучшего Йована из всех этих Йованов, — велела она ему.

Ягода, как всегда, молча повиновался.

Когда он поступил на службу к Николичам, его прежде всего научили молчать. Это было достигнуто следующим способом: в течение недели Ягода один день должен был держать полный рот воды, а другой день — полный рот ракии.

«Молчать, набравши в рот ракии, совсем не то, что набравши в рот воды», — так полагал господин Николич.

По соседству с их имением работал один из тех восьмисот плотников, что пришли из Осата. Не успел Ягода его привести, как фройляйн Николич спросила, который из Йованов самый искусный зодчий.

— Не тот ли, что работал у Стратимировичей?

— Нет, — гласил ответ, — лучших у нас двое. Одного назвали в память Иоанна Дамаскина, что строил в сердцах человеческих. Так его и зовут — Дамаскин. А другого назвали в память отца церкви Иоанна Лествичника, который строил лестницу до неба. Дамаскину удаются самые красивые дома, а другой Йован преуспел в возведении церквей.

— Приведи ко мне обоих, — приказал Николич, — и пусть один построит дворец для моей дочери, а другой — церковь, в которой она будет венчаться.