— Правда, прекрасно? — Жан-Анри хотел ответить, но, неожиданно для себя, обнял девушку за талию и поцеловал, прильнув к его губам. Она ответила, подчиняясь и его, и своему желанию. Несколько минут они молчали, лаская друг друга, потеряв над собой контроль, поддаваясь тому, чем нельзя управлять. Когда они, задыхаясь, оторвались друг от друга, она сказала, спрашивая и, одновременно, утверждая:
— Пойдём вниз.
Они спустились по крутой лесенке, и Жан-Анри снова путался в коридорах, едва поспевая за девушкой, пока они не оказались в большой комнате освещённой лунной дорожкой из окна. Посредине, под балахоном, находилась большая кровать, на которую присела девушка.
— Иди сюда, — позвала она его, и они снова принялись неистово истязать друг друга, мимоходом, раздеваясь. А потом они занялись делом, у которого если и есть бог, то ему каждую минуту, с наслаждением и усердием, поклоняются миллионы людей на Земле. Девушка вскрикнула и ещё крепче прижалась к Жан-Анри, не прерывая настойчивого ритма движений.
Когда они, изнеможённые, отпали друг от друга, девушка повернулась и доверительно шепнула ему на ушко: «Ты моя первая любовь, — немного помедлила и прошептала, горячо обнимая, — и последняя». Жан-Анри повернулся к ней и шепнул ей в ответ: «Я буду помнить об этом всегда». Они заснули, потом проснулись, и снова потянулись друг к другу, истязая себя, растворяясь в неиссякаемой взаимной нежности, пытаясь до капли выпить то, что послал им Бог.
Когда на окнах в свинцовой оправе заалел первый солнечный луч, девушка вскочила и заторопилась:
— Мне нужно идти, — и они быстро собрались, чувствуя себя немного неловко, друг перед другом. Молчаливо прошли мостик и двинулись вдоль утренних улиц. Город ещё спал, только молочники, подстёгивая сонных лошадок, ходили вдоль улиц, заглядывали во дворы, переговаривали с кухарками и разгружали кувшины и деревянные вёдра. Злоумышленников, напавших на девушку, на месте не оказалось – видать очухались. Появился Зимний дворец, весь в лесах, на которых уже копошились работники, понукаемые подрядчиком.
— Я побежала, — сказала девушка, сворачивая возле строительного забора.
— Подожди, — крикнул Жан-Анри и спросил, — как тебя зовут?
— Елизавета, — бросила девушка и улыбнулась. Жан-Анри хотел ещё что-то спросить, но она махнула рукой и скрылась за поворотом.
«Огромная тёмная волна, неотвратимо двигаясь вперёд, ватным одеялом многометровой толщины накрыла город. Придавленные весом воды, многоэтажные дома плющились, как картонные, взрываясь окнами и пузырясь остатками воздуха.
Господь Бог молчаливо взирал с небес на содеянное раздражённой природой и только рядом стоящий Пётр слышал тихо сказанные слова:
«По делам вашим ...»
Наклонившись из колесницы и зорко взирая вниз, Георгий Громовержец мечет молнии, поражая грешников, но смерть от молнии им не кара, а освобождение: остальные, накрытые волной, утонут в воде.
Но, вероятно, человеку давали шанс выжить, так как старый толстостенный дом выдержал первый напор волны, и только звенящая тишина напоминала о сжатом в несколько атмосфер воздухе. Из ушей Михаила струилась кровь, но он об этом не знал и поражался внезапно возникшей тишиной.
Окна не устояли перед многотонной тяжестью и лопнули, наполняя комнаты водой, а он барахтался под самым потолком, возле железной входной двери в пузыре воздуха. Пол в зале, вместе с деревянными перекрытиями, вибрируя, не выдержал и рухнул вниз вместе с водой, но потолок каким-то чудом оставался целым, что и спасло Михаила, так как вода, вместе с уходящей волной, начала медленно исчезать через окна нижних этажей».
Михаил Васильевич вздрогнул и проснулся. Сон, с дотошными подробностями повторяющий былое, в последнее время посещал его не так часто, как раньше, но всё равно болезненно опустошал душу, а тело покрывал мерзким липким потом. Тогда самые большие города мира: Рим и Париж, Пекин и Варшава, Берлин и Копенгаген, Амстердам и Лондон, Дублин и Нью-Йорк, Монреаль и Буэнос-Айрес, Рио-де-Жанейро и Каир, Тель-Авив, Стамбул и Токио исчезли с лица Земли, смытые и затопленные водой.
Он окинул взором синюю карту затопленных территорий, старомодно лежащую под стеклом на столе, и бросил взгляд на кап [4], снятый с пальца, который молчаливо поглядывал на него стеклянным глазом.
Глаза слезились, из носа текло, и Михаил вытянул из кармана большой носовой платок, устраняя последствия насморка и аллергии. Каждое лето, в самую жару, с нехорошим постоянством его посещала данная болезнь, перед которой Михаил был бессилен.
Ходить по врачам он не любил, зная наперёд, что будут долго проверять аллергические реакции, а по истечению двух недель мокрый процесс бесследно исчезнет, как будто истёк срок наказания. Обычно, на эти пару июльских недель он брал отпуск, чтобы в одиночестве, закрыв все окна, просидеть дома, читая литературу, но в этом году его попросил сам Оробели, главный координатор Совета Наций.