Мушкетер и Фея. Повести

Максим засмеялся. Он представил Ивана Савельевича маленького, тощенького, в его, Максимкиной, вишневой форме, но с головой как сейчас — большой, седой, в белой фуражке. Иван Савельевич тоже усмехнулся.

— Да… А сейчас — только пассажиром. Да и то врачи не советуют.

— Сердце, да? — понимающе спросил Максим.

— А холера его знает… И сердце, и печенка, и селезенка, и все на свете… Я ведь, Максим, очень старый.

— Ну уж «очень», — вежливо возразил Максим.

— Очень, брат. У меня старший внук уже летает. А младшая вроде тебя. Чуть постарше, наверно. Недавно в пионеры приняли.

— Меня тоже послезавтра примут, — ревниво сказал Максим. — Уже на отрядном сборе у шестиклассников, у наших шефов, проголосовали. Меня бы и раньше приняли, да я в этой школе недавно.

— А, приглядывались, значит, — заметил Иван Савельевич.

— Наверно… Но теперь уж все. Теперь весь класс у нас будет пионерский. Кроме Тыликова…

— Тыликова?.. Постой-ка. Что-то знакомая фамилия… Нет, тот Тупиков. Был у нас штурман на Диксоне… А что за личность Тыликов? Неужели злодей такой?

Максим пожал плечами:

— Да не злодей… Ведет себя плохо. С Софьей Иосифовной спорит все время. Один раз из резинки начал стрелять, скачет на переменах…

— Да-а, — непонятно сказал Иван Савельевич. — Это конечно… Хотя Наташка у меня тоже скачет. А в чем еще грешен Тыликов?

— Ну вообще… Софья Иосифовна говорит, что непослушный.

Иван Савельевич сморщил лицо.

— Ну, брат, и характеристика. А что значит «послушный», «непослушный»? Непонятно.

Максим удивился:

— Почему непонятно?

— Ну, смотри сам. Вот, например, летчики у нас. Пишут им характеристики. Если хороший, пишут: умелый, знающий, смелый, дисциплинированный… А можешь представить, чтобы написали: «послушный пилот», «непослушный штурман»?

Максим поморгал от неожиданности. В самом деле, получалась чушь.

— Но летчики же большие. А мы еще нет…

— Понятно, что «нет», — слегка сердито заметил Иван Савельевич. — А учиться быть большими как раз и надо, пока маленькие, мотом поздно будет. Я это и Наташке своей все время говорю…

Это было, кажется, правильно. Конечно, правильно! Не будет же Иван Савельевич зря говорить. Но это было непривычно…

— А вот вы сказали «дисциплинированный», — вспомнил Максим. — Разве это не все равно, что «послушный»?

— Ишь ты! — возразил Иван Савельевич. — Дисциплинрованный — это когда человек дело знает, умеет в сложной обстановке разобраться, умеет четко выполнять команды и сам командовать, если надо. Умеет быстро решение принять, товарищей не подведет, глупостей не наделает… Дисциплина — это когда человек сам за себя отвечает… А послушный — что? Смелый он? Неизвестно. Друга в беде не бросит? Кто его знает. В опасности не растеряется? Тоже неясно. Работать умеет? Поди разберись… Послушными, милый мой, и овечки бывают. А человек, когда надо, должен уметь за правду постоять. Уяснил?

— Уяснил, — четко ответил Максим и хотел сказать, что вообще-то Тыликов никогда не дерется, только один раз отлупил здорового четвероклассника, который срезал с куртки Светки Мешалкиной красивую нашивку. Но не сказал. Он увидел, как от калитки через сквер движется к ним та самая Марина. У которой утюг…

Ей-то что здесь надо?

Может, вспомнила про открытый кран или невыключенный газ и попросит Максима опять лезть в квартиру? Ну уж дудки.

— Вот и хорошо, вот и ладно, издалека запричитала Марина. — Я уж извелась было, а соседи-то сказали, куда вы поехали, я и побежала следом.

Максим порозовел. Было ясно, что Марина спохватилась: не поблагодарила вовремя спасителя. Теперь специально прибежала. Может, награду будет предлагать? Вот еще! Больно нужна ему награда…

— Ты, мальчик, отдай сразу денежки, и все хорошо будет, — ласково пропела Марина. — Отдай и не бойся, мы не скажем маме с папой. Всякое бывает…

— Что? — ошарашенно сказал Максим.

— Денежки-то, которые на столе были, они где? Взял ведь! Ну, честненько признайся да отдай. У меня же зарплата не как у летчиков…

— Тетенька, вы с ума сошли? — громко сказал Максим и встал на скамейке. Боль резко ударила его по колену, но он тут же забыл о ней. Ему стало вдруг смешно. Очень смешно. И, смеясь, он объяснил: — Не было там никаких денег. Только одеяло прогорелое.

— Ты не ухмыляйся над взрослым человеком! — уже совсем не певуче заговорила Марина. — Деньги, они сами в окошко не улетят. А мне пять рублей терять тоже резону нет.

— Вы что? Думаете, я вор? — тихо спросил Максим и взглянул на Ивана Савельевича: тот сидел с непонятным лицом и смотрел не на Максима, а на Марину. — Да нет у меня ничего! — крикнул Максим. — Глупости какие! У меня и карманов нет, смотрите!

Он дернул пуговки, распахнул жилетик, крутнулся на здоровой ноге.

— Ну? Куда я сунул ваши деньги? Съел, что ли? Куда? И вдруг замолчал. Моментально, словно от выстрела. Только выстрела не было, а была ужасная мысль: «Нагрудный карман! Мамины пять рублей!»

Никакой страх перед уколом, никакие другие страхи не сравнить с этим ужасом. Что же теперь? Как он докажет?

— Иван Савельевич, — беспомощно проговорил он, — у меня только вот… Но это мои…