Мушкетер

Его старофранцузский Виктор понимал с пятого на десятое, хотя какая теперь разница? Всё кончено. Живьём взяли демона.

Сейчас его бросят в застенки инквизиции, будут пытать, а после сожгут на костре… Акимова резануло жалостью, и он заплакал.

Сквозь слёзы Витя увидал, как протаивают кирпичи, по второму разу освобождая проход. Но не для него.

Стащив у мадам Лассав целую тарелку плюшек, Олег с Пончиком тихо наслаждались ими в тени беседки. Начало мая, душистый чаёк в термосе, выпечка, исходящая ванильным духом, — что ещё нужно для счастья?

— А ты почему не бреешься? — спросил Шурик, щепетно беря плюшку, пятую по счёту. — Угу…

— Лень, — признался Сухов. — Бородку, что ли, отрастить?

— Совсем ты без Алёны распустился, — пригвоздил его Александр.

— Расслабился просто… — потянулся Олег. Откинувшись на беседочные перила, он засвистел незамысловатый мотивчик: «Пора-пора-порадуемся на своём веку…»

Пончик шумно вздохнул, сощурился мечтательно.

— Знаешь, — сказал он, — а я бы хотел попасть туда, ко временам д’Артаньяна, кардинала Ришелье… Угу.

Сухов фыркнул.

— Мало тебе Византии?

— Сравнил! Мрачное Средневековье и начало XVII столетия. Есть же разница!

— Да никакой. Та же грязь, те же грубые нравы, только… это самое… кровь тебе пустят не мечом, а шпагой.

— Шпаг мне, шпаг! — театрально продекламировал Шурик и вдруг нахмурился: — А куда это Витька пропал? Что-то я его не вижу. Угу…

— В замке, наверное, — пожал плечами Олег, раздумывая, съесть ли ему ещё одну плюшку, последнюю, или пора завязывать.

Александр беспокойно заёрзал.

— По-моему, он на нас обиделся, — предположил он.

— Разве? — сказал Сухов, с сожалением отставляя пустую чашку.

— Да, да! Он нас так звал, а мы… Давай сходим?

— Неохота, Понч…

— Ну давай! Ты что, сюда толстеть приехал?

— Щас получишь…

— Ну, Олег!

— Господи, как ты меня достал… Пошли.

Обрадованный Шурик тут же выбежал на солнце и крикнул:

— Яр! Пойдём с нами!

Наверху что-то упало, и в окне показался встрёпанный Быков.

— Чего тебе надо? — сонно сказал он.

— После обеда спят либо аристократы, либо дегенераты! Угу… Пошли в замок!

— С чего бы я туда пёрся?

— Это ж твоё «дворянское гнездо»! Пошли!

— Ёш-моё! Как же ты мне надоел уже… Иду!

Десять минут спустя все трое неспешно брели по улочке. Ярослав обратил внимание на предвыборные плакаты, расклеенные повсюду, и спросил:

— Понч, а ты бы за кого голосовал?

— Не знаю… За Олланда, наверное. Социалист всё-таки. Угу…

— А ты? — Быков повернулся к Сухову. — За Саркози?

— Ещё чего.

— А за кого?

— Чего ты ко мне пристал?

— Нет, ну ты скажи!

— За Марин Ле Пен, — усмехнулся Олег.

— Она же ультра, — удивился Шурик.

— Потому и голосовал бы. Все эти высоколобые, прекраснодушные интели-либерасты изнасиловали Европу. Напустили негров с мусульманами, теперь гомосекам задницы лижут…

— Расист и гомофоб! — заклеймил его Яр.

— Не говори ерунды. Африканцев с арабами надо было работать заставить, а не брать на содержание. Пусть бы учились, поднимали свой культурный уровень, а то ведь фигня получается: европейцам уже крестики нательные носить нельзя — не политкорректно, видите ли! Зато святые понятия «мать» и «отец» упраздняются, будут теперь «родитель А» и «родитель Б». Гомосятина полная!

— Права человека…

— Кроме прав, есть долг — оставаться людьми! Не подобает человеку поступаться природой, достоинством, честью, в угоду всяким содомитам. Такими темпами… скоро с Нотр-Дама муэдзин будет скликать правоверных, а нормальных девушек сгонят в спецлагеря. Станут их там осеменять, чтоб рожали побольше младенцев для однополых семей!

Пончик ошеломлённо поморгал.

— Ну ты и сказанул… — пробормотал Шурик. — Угу…

Сухов криво усмехнулся.

— «Возможно ли это? — вопросил однажды Иосиф Виссарионович и сам же ответил: — Конечно, возможно, раз это не исключено!»

Во дворе Шато-д’Арси было пусто, даже туристов не видать, да и чего им тут делать, в захолустье? Экскурсии больше на Луару тянет, там тех замков, как в лесу муравейников. Отпуска не хватит, чтобы все осмотреть. А быковская твердыня явно не прельщала фотографов-любителей.

— Витька в донжоне, наверное… — начал Пончик и заткнулся: из дверей главной башни пыхнуло сиреневым, словно отсвет от сварки по стенам пробежал.

«Знаем мы эту сварку!» — подумал Олег, холодея.

— За мной, бегом! — рявкнул он, бросаясь к донжону.

Ссыпавшись по витым ступеням, он влетел в ту самую каморку алхимика, о которой давеча Витька повествовал, и затормозил. Гудевший на треноге аппарат, смахивавший на киношный гиперболоид инженера Гарина, словно закручивал вокруг себя полотнища сиреневого света, комкал их, распускал, обмахивал стены.

— Дверь! — завопил Пончик. — Тут стенка была, а теперь — дверь!

Молча оттолкнув Шурку, Сухов ринулся в открывшийся проход — тащить обратно дурака разобиженного. Судя по разлитому вину, ещё и в нетрезвом состоянии…

Толчком распахнув вторую створку, Олег словно вернулся в ту же комнатушку, но куда более похожую на прибежище алхимика. Трое парнюг деревенской наружности волокли спелёнутого хронофизика, а особа духовного звания в облачении монаха-бенедиктинца поддавала пленнику по рёбрам.