Но кое в чем ей действительно повезло. Первые четырнадцать кругов своей жизни Майя бежала за лидером. Лидера звали Серёжка. Серёжка был на три года старше, но никогда не задавался и всегда защищал её самостоятельность. К четырнадцати годам она умела делать почти всё, что умел делать брат: ездить на мотоцикле, бегло читать по-английски, разжигать костёр во время дождя, брать первые места на городских математических олимпиадах. Майя стриглась под мальчишку, ходила в брюках и ковбойке, и нередко её принимали за младшего Серёжкиного брата.
Когда брат поступил в университет, на математический факультет, у них произошла первая серьёзная размолвка.
— Знаешь, Серёжка, я решила уйти в вечернюю школу, — сказала Майя. — Я не буду математиком. Ты не сердись.
— С ума сошла! У тебя явно выраженные математические… И вообще наш век — век математики!
— Наш век — век социалистической революции! — отпарировала Майя. — Понимаешь, угнетенные народы не желают жить по-старому. Почему всем нужно заниматься математикой? Суо купкве, — сказала она по-латыни. — Каждому своё!
— И что тебе куикве? — сердито спросил Серёжка.
— Мне куикве, чтобы ты познакомил меня с арабами.
— Ещё чего! — сказал брат. — Я подозреваю, что угнетенные народы запросто обойдутся без тебя…
Но на следующий день Майя снова заговорила о том же.
Через день — снова. Ещё через день — опять.
В конце концов Серёжка понял, что жизни ему не будет. И однажды вечером явился домой с низеньким смуглым парнем. У парня были неестественно густые и блестящие чёрные волосы и ослепительно чёрные глаза.
— Наш товарищ… Сын иракского коммуниста, — объявил Серёжка сестре. — Поможешь Асафу учить русский?
— Начну сегодня же! А вы мне — арабский. Ладно?
В шестнадцать лет Майя получила в вечерней школе аттестат зрелости и помчалась на филологический факультет.
Секретарь приёмной комиссии — мрачная и очень полная дама с сухим, скрипучим голосом объяснила ей, что за последние четыре года на арабистику не приняли ни одной девушки:
— Сам Сергей Викентьевич лично и персонально знакомится с каждым желающим сдавать экзамены и как только обнаруживает, что перед ним не юноша… А сейчас профессора вообще нет.
— Не откажите в любезности, — вежливо попросила Майя, — дать мне телефон профессора. И домашний, пожалуйста.
Дама отказала.
Майя позвонила в справочное. Потом — из первой же телефонной будки — на работу и домой профессору. Ей ответили, что профессор в командировке, и спросили, кто звонит. У Майи не было никаких причин скрывать свое имя.
Назавтра она позвонила снова. Её попросили позвонить через неделю. Но Майя позвонила на следующий день:
— А вдруг Сергей Викентьевич вернется неожиданно? Мне ведь он не пришлет телеграммы, а вам может прислать!
Через два дня родные профессора узнавали Майю с первого слова, отвечали, не дожидаясь вопроса, «не приехал» и вешали трубку.
Но вот наконец Майе повезло. По странной случайности. Правда, Наполеон говорил, что случай всегда на стороне больших батальонов.
Когда она позвонила домой профессору Бочковскому в двенадцатый раз, вслед за нескончаемо длинным басовитым гудком раздался щелчок, и мужской, неожиданно тихий голос (Майя ждала от профессора львиного рыка) произнес:
— Слушаю.
И тут Майя чуть было все не испортила. Вместо приготовленного заранее «салям алейкум» она растерянно пролепетала:
— А у меня брата тоже зовут Сергей…
— Гм… Бывает, — промолвил профессор. — А вас как зовут?
— Майя…
— Ах, это вы! Наслышан! Чем могу быть полезен?
Тут наконец Майя пришла в себя. Она вобрала в легкие побольше воздуху и четко выпалила:
— Салям алейкум!
— Алейкум салям, — машинально ответил профессор. — Чем могу…
— Возьмите меня к себе, — по-арабски сказала Майя.
— Куда — к себе?
— В университет. Свет вашей учёности рассеет тьму моего невежества! — по-арабски сказала Майя.
— И сколько таких фраз вам удалось вызубрить? — с интересом спросил Бочковский.
— Не счесть звёзд на небе, не счесть песчинок в пустыне, но слов у людей ещё больше!
— Стойте! — взмолился профессор. — Стойте! Что у вас по тригонометрии?
— Пять!
— По алгебре?
— Пять!
— По физике?
— Пять!
На том конце провода воцарилась тишина. Очевидно, профессор размышлял.
Затем трубка произнесла все тем же тихим, но уже совершенно официальным голосом:
— Жду вас в девять пятнадцать на кафедре.
— Спасибо! — сказала Майя. И не без лихости добавила, разумеется тоже по-арабски: — Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз услышать.
С тех пор прошло шесть лет. «Наш самый младший старший научный сотрудник» — говорили про Майю Кремневу в Институте восточных языков.
— Майя Кремнева? — переспросил Матвей. — Так это вы прислали телеграмму? — Он сокрушённо вздохнул. — Признаюсь, виноват. Действительно, ответа не послал. И даже телеграмму вашу отдал одному товарищу. Чем прикажете искупить вину?
— Для начала покажите мне, откуда они прилетали.
— А вы уверены, что они прилетали?
Майя пристально взглянула на Белова. Глаза у нее были карие, очень яркие, а брови поднимались к вискам наискосок, что придавало лицу несколько удивленное выражение.