Мушкетёры Тихого Дона

…Удары становились все чаще и болезненней, а бьющих становилось всё больше и больше…И единственной защитой, что мог противопоставить им мужественный Портосенко, была только попытка втянуть непокрытую голову со слипшимся от крови запорожским чубом под высокий воротник колонтаря. Спина же и бока его при этом были открытыми, если не считать висящей сзади оглобушки, а руки заняты возом, медленно и неуклонно приподнимавшимся от воды всё выше и выше…

…Наконец, воз, достигнув критической точки наклона, сначала медленно накренился на бок, а потом, увлекаемый решительным напором Портосенко, перевернулся вверх днищем и рухнул вниз, с шумом и брызгами уйдя на глубину по самые торчащие кверху колеса. В этот момент Дарташов с Затёсом, воспользовавшись возникшей на переправе суматохой, сшибая конями оказавшихся на их пути ришельцев, стремглав проскочили через освободившийся брод и быстро оказались на другой стороне реки.

То, что они увидели, обернувшись назад, их весьма огорчило, если не сказать больше…

…Сбоку от торчащего из воды днища опрокинутого воза находилась толпа из нескольких десятков людей, причём людей чрезвычайно злобно орущих и воинственно размахивающих различным оружием… А между ними и возом, спиной к беснующейся толпе, находился их друг и бузотёр, запорожский казак Опанас Портосенко… лицо и колонтарь которого были полностью залиты кровью…

Славный простодушный Опанас только что ради своих друзей совершил настоящий подвиг. Подвиг, достойный былинных героев прошлого. Совершил… Но силы отдал ему все… причем без остатка… и потому развернуться к противнику лицом к лицу и хоть как-то ему противостоять он уже никак и не мог…

И последнее, что он сумел сделать, так это с трудом повернув своё окровавленное лицо в сторону спасшихся друзей, превозмогая боль, попытаться им улыбнуться своей добродушной улыбкой. И еле-еле размыкая слипшиеся от крови губы, с усилием и хрипом исторгнуть из глубины своего избитого тела:

– За друзи своя… – после чего, сломавшись под напором ударов, он упал лицом вниз на днище перевёрнутого им воза…

Как не ослаблен был голос Опанаса, но стоящие на противоположном берегу реки бузотёры, все же его услышали.

– За други своя… – дрогнувшими голосами вторили ему Ермолайка с Затёсом, и если бы они не были прирождёнными воинами, то при виде такого самопожертвования на их бы щеках, вероятно, могли бы появиться предательские слёзы…

Но, как известно, настоящие мужчины никогда не плачут. И особенно это относится к казакам… И, не имея возможности помочь своему другу, они молча перекрестились, после чего, стиснув зубы, развернули коней и отправились дальше. Теперь небольшую казачью кавалькаду замыкал конь с пустым седлом и притороченными к арчаку двумя турецкими ружьями…

Ускакав в степь, Затёс с Ермолайкой уже не увидели того, как от груза могутного тела запорожца воз сначала резко осел в воду и угрожающе накренился. Потом, сойдя с относительно мелкого места, медленно оторвался от брода и увлекаемый течением, не спеша поплыл, слегка покачиваясь на речной волне, унося на себе распростёртое тело Опанаса Портосенко. Унося его всё дальше и дальше от злобной толпы, оставшейся на мелководье бесноваться в своей бессильной ярости.

Впрочем, их ярость была вполне обоснованной, поскольку из оставшихся на броду ришельцев, набранных Ришельским-Гнидовичем на службу в Воронеже из какой-то лесной северной глухомани, увы, плавать никто не умел. А значит, и остановить, в буквальном смысле, уплывающего из их рук Опанаса никто из них не мог…