Мушкетеры. Том 1. Провинциал, о котором заговорил Париж

– А значит, вы плохо знакомы с обычаями гасконцев, любезный… – тем же тоном, который кто-то по недоумию мог бы даже назвать ласковым, продолжал д’Артаньян. – Чтоб вы знали, в наших краях не принято пасовать перед столь наглыми и незначительными препятствиями. Если на дороге у меня стоит такой олух, как ты, мешающий мне пройти туда, куда я непременно желаю попасть…

– Ну, ну! – подначивал слуга, и в самом деле плохо знакомый с гасконскими нравами.

– …я попросту отшвыриваю негодяя и высаживаю дверь, – сказал д’Артаньян решительно.

И тут же претворил обещанное в жизнь – могучим ударом кулака отправил слугу в угол приемной и наподдал по двери ногой так, что она распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Не теряя времени, д’Артаньян ворвался в комнату и захлопнул дверь за собой с видом разъяренной богини мщения из греческой мифологии, о коей он краем уха что-то такое слышал в те времена, когда отец в меру финансов и разумения пытался еще приобщить сына к азам науки.

Жаль только, что на господина Перраша столь шумное и неожиданное вторжение вооруженного до зубов незнакомца не произвело, нужно признать, особенного впечатления. Он так и сидел за столом, заваленным испещренными цифирью бумагами, кучками монет различного достоинства и гусиными перьями, взирая на гасконца словно бы с некоторой скукой.

Именно это как раз и ввергло гасконца в некоторую растерянность. Столкнувшись с бранью или вооруженным отпором, он сумел бы проявить себя должным образом, но это ленивое безразличие сбивало с толку почище, чем любые проявления враждебности.

Впрочем, он быстро овладел собой. Ростовщиков не любят нигде, а в Гаскони особенно. Деньги для захудалых дворян – большая редкость, сплошь и рядом, чтобы их раздобыть, приходится, наступив на глотку гордыне, обхаживать таких вот субъектов, набитых пистолями, и отсюда проистекают разные унизительные коллизии, а если вспомнить о существовании вовсе уж оскорбляющих дворянское достоинство мерзости вроде процентов, закладных, просроченных векселей и торгов, не говоря уж о налагаемых на имущество должника арестах… Одним словом, ярость очень быстро взяла верх над растерянностью.

– Вы, сударь, даете деньги в долг… – процедил д’Артаньян ядовито.

– Совершенно верно, – сказал г-н Перраш. – Если у вас есть необходимость в займе, для этого вовсе не нужно так шуметь, молодой человек, и портить стены…

– Я вам не молодой человек! – рявкнул д’Артаньян. – я – дворянин из Беарна, кадет рейтаров…

– Здесь у меня бывали и гвардейцы, и особы титулованные, – как ни в чем не бывало сообщил г-н Перраш. – Изложите ваше дело взвешенно и по существу…

– Вы не можете не знать господина Бриквиля, хозяина меблированных комнат…

– Могу вас заверить, молодой человек, – всех своих должников я прекрасно помню… Вас это удивляет?

– Он вам должен полтораста пистолей…

– Вот именно. И срок уплаты истек.

– Ну да, я знаю. Вы имели наглость привести госпожу Бриквиль в совершеннейшее расстройство… Она рыдает, черт побери! Что вы себе позволяете?

– Я?! – изумился г-н Перраш, подняв брови в нешуточном удивлении. – я всего лишь напомнил ей, что срок уплаты истек, и я в соответствии со своими законными правами могу выставить на торги их домашнюю обстановку…

– Вот об этом и речь! – воскликнул д’Артаньян. – Как вы посмели надоедать женщине?

– Надо вам знать, юноша, что по законам французского королевства жена вправе произвести уплату по векселям мужа в случае, если последний отсутствует…

– Но у нее нет сейчас таких денег!

– В таком случае, придется распродать обстановку…

Все грозные взгляды д’Артаньяна и его вызывающий тон разбивались о ледяное спокойствие этого субъекта, словно волны о стену берегового укрепления. Д’Артаньян с неудовольствием отметил, что теряет инициативу.

– Послушайте, как вас там, Перраш… – сказал он тоном ниже. – В конце концов, нет таких положений, из которых нельзя было бы найти выход… Вскоре Бриквиль вернется и уплатит вам сполна… Его жена тут совершенно ни при чем, а вы довели ее до слез…

Перраш с любопытством воззрился на него бесцветными глазками:

– Любопытно бы знать, отчего вы столь близко к сердцу принимаете горести и треволнения госпожи Бриквиль? А! я понял! Вы, должно быть, ее кузен из провинции или другой близкий родственник, только что прибывший в Париж, исполненный родственных чувств, но совершенно незнакомый со столь скучными материями, как векселя и закладные?

Все это было произнесено с видом крайнего простодушия, но д’Артаньян, несмотря на молодость, кое-что повидал в этой жизни и был убежден, что простодушный ростовщик – явление столь же редкое, как человек с двумя головами или чиновник, не берущий взяток.

– Что за глупости вы несете! – воскликнул д’Артаньян, чуть покраснев под проницательным взглядом ростовщика и, мало того, сознавая, что тот это заметил. – Долг всякого подлинного дворянина – встать на защиту дамы…

– Такое поведение делает вам честь, молодой человек, – с непроницаемым видом сообщил Перраш.

– Послушайте, – сказал д’Артаньян. – я вам настоятельно предлагаю: дождитесь возвращения Бриквиля…