Описанные выше мотивы блоковской прозы заметны и в поэтических текстах. Об этом красноречиво свидетельствуют, к примеру, черновики стихотворения «Россия» («Опять, как в годы золотые…»), писавшегося незадолго до «Стихии и культуры» и датируемого октябрем 1908 года. В набросках, построенных на столкновении «природы» и «культуры», намечено несколько мотивных линий: с одной стороны, тютчевская «скудная природа», «нищая Россия» (с понятным религиозным подтекстом, который легко сопрягается со вписанностью в «землю» и «мир» русской народной религии), а с другой – топика «подземного» богатства, изобилия природных ископаемых и будущего промышленного развития страны. Черновики строятся на образности мнимой нищеты, якобы «скудной природы», скрывающей подлинные сокровища; бедная деревенская (и по-тютчевски религиозная, несекуляризованная, не подвергшаяся рационалистическому расколдовыванию) Россия отчетливо противопоставлена Блоком насильственному индустриальному пути развития (ср. выше мотивы техники как насилия по отношению к природе): «Пускай скудеющие нивы / Устелят красным кирпичом / И остов фабрики спесивой / Твоим да будет палачом» [Блок III, 511]. Тем не менее в окончательном тексте «России» возобладала тютчевская линия[314]
, а промышленная образность, намеченная в черновиках, будет развернута Блоком позже в «Новой Америке» (см. также [Быстров 2009: 211]).После поездки в Италию в 1909 году Блок начинает вводить новые различия в свою идеологическую конструкцию, прибегая к концепту «цивилизации». Он дифференцирует «культуру» и «цивилизацию», указывая на их антагонистические отношения. Своей принадлежностью к «культуре» отмечено искусство; по-видимому, к моменту создания «Новой Америки», возникшей под влиянием текстов Д. И. Менделеева, с «культурной» сферой сближалась и промышленность. Конструкт «цивилизации», который включает идею «прогресса»[315]
, является семантически сложным, однако для проблематики настоящей главы необходимо отметить, что едва ли не самым важным из воплощений оппозиции «культуры» и «цивилизации» в блоковских текстах становится конфликт «искусства» и «либерализма», интеллигентских традиций XIX века, прежде всего шестидесятнического извода (см., например, статью об Аполлоне Григорьеве), тех идейных течений, которые Блок считал проявлением «немузыкальности», «глухоты» и антихудожественности. Эти мысли подробно проговариваются Блоком в постреволюционной публицистике, прежде всего в «Крушении гуманизма» – важнейшей мыслью этого текста было предсказание неминуемой исторической гибели «либерализма»[316]. При этом «цивилизация», теперь играющая роль «культуры» блоковских текстов 1900-х годов, предстает дистанцированной от «природы», тогда как «культура» оказывается чуткой к движению «стихий».Пытаясь описать в «Крушении гуманизма» исторический генезис «цивилизации», Блок постулирует расхождение между «музыкой» и европейским обществом, которые в определенный момент времени, а точнее говоря в XIX веке, пошли разными путями. «Дух музыки» воплощает для Блока ноуменального актора, действующего в мире, то сверхчувственное начало, которое гарантировало европейскому миру «целостность»[317]
и агентом которого является, например, искусство,Расхождение «музыки» и европейской жизни, возникновение «цивилизации», расколдованного мира соотносится Блоком (повторяющим в данном случае тезис «Девушки розовой калитки») с появлением гносеологии Канта, исключившего из сферы познания «ноуменальное», объявившего его «непознаваемым» и тем самым ставшего «провозвестником цивилизации», утраты контакта со сверхчувственным, иномирным, забвения артистизма, превращения творческого человека в «обывателя». При этом, описывая «цивилизацию» и «культуру», Блок постулирует существование двух времен и двух пространств: