Мусоргский

– Вот как раз разочарований не предвижу. А трудности? Что же, на то и настойчивость наша, чтобы с ними совладать.

– Вообразите, что все пойдет наилучшим путем: и средства добудете, и набор объявите, и людей подберете. А дальше что же?

– Концерт с ними дадим.

Ломакин усмехнулся:

– До концерта сколько же еще трудов! Ведь их научить чему-то надобно – сколько на это уйдет времени?

– Нет, Гавриил Якимович, давайте загодя не подсчитывать. Мне кажется, дело пойдет у вас быстро. Ведь я знаю, какие вы чудеса в других местах делали – в Смольном, в корпусах…

– Какие же чудеса? Тут труд, старательность и упорство. Немного искусности тоже надобно, разумеется.

Ломакин все же отправился на следующий день к Шереметеву. Просьбу его граф выслушал с удивлением.

– Какой же вам еще хор, если в руках у вас такая капелла?

– Ваше сиятельство, – сказал Ломакин, – тут начинание общественное, рассчитанное на другие слои. Мы и церквам помощь окажем, ежели подготовим регентов, да не только церквам, но и широкой публике, жаждущей музыкального просвещения.

– Рассчитали ли вы свои силы, любезный Гавриил Якимович? Я не могу допустить, чтоб капелла превратилась в вашего пасынка, а новое начинание стало первым.

Ломакин ответил с достоинством:

– У вас, ваше сиятельство, кажется, не было еще поводов упрекать меня в манкировании своими обязанностями.

– Да нет же, нет, – ответил Шереметев мягче, не желая обижать своего регента, – отношение ваше к делу мне известно. Но как же можно собственными руками создавать себе конкурента?

– Капелла культивирует по преимуществу образцы церковной музыки и за эти пределы редко когда выходит. Тут же затевается учреждение светское, демократическое.

При этих словах граф поморщился.

– Только доброе ваше имя, Гавриил Якимович, заставляет меня согласиться на вашу просьбу. Берите хор, хорошо: разрешаю выступить ему с одной программой. Без охоты, искренне признаюсь, да что поделаешь! Видно, крепко вам вбили в голову эту идею новые ваши единомышленники. Уж если вы что задумаете, то тверды в этом, я знаю.

Ломакин поблагодарил его и вышел из кабинета.

Во время спевки он объявил, что ближайшие репетиции уйдут на подготовку программы для светского концерта; что концерт граф милостиво разрешил посвятить будущей Бесплатной школе, которую группа энергичных деятелей музыки решила создать в столице; что он, наконец, вполне рассчитывает, зная своих воспитанников и питомцев, на внимательное их отношение к этой задаче.

И в самом деле, участники капеллы проявили ревностность отменную. Программа была подготовлена за короткое время, репетиции шли день за днем, и вскоре на улицах появились афиши о предстоящем концерте.

11 марта 1862 года зал Дворянского собрания был переполнен до отказа. Шутка ли, выступал знаменитейший хор, редко когда показывавший свое искусство широкой публике! Задолго до вечера в обществе шли толки о целях концерта, о школе, которую решено создать. Одни находили затею наивной; другие осуждали ее, видя в ней попытку подорвать авторитет Русского музыкального общества; третьи горячо ее одобряли, усматривая в ней залог подъема музыкального просвещения в стране. Но никто из ревнителей музыки не остался к ней равнодушным.

Концерт вполне достиг своей цели. Он не только доставил наслаждение любителям, но и дал большой сбор. Когда дня через два устроители собрались, чтобы подвести итоги, оказалось, что собранных денег достаточно для того, чтобы окупить расходы первых месяцев и кое-что отложить про запас.

– Итак, господа, приступаем к набору учащихся? – торжественно заключил Стасов после того, как подсчеты были закончены.

Ломакин помолчал; затем, вздохнув, сказал:

– Что ж, с божьей помощью. Пожалуй, теперь можно отважиться действовать. А что выйдет из этого, одному господу богу известно.

– Да сами увидите, – весело отозвался Стасов, – Выйдет именно то, что нам надобно.

Тут же составлен был текст объявления, которое следовало поместить в газетах: сообщалось, что организуемая в Петербурге Бесплатная музыкальная школа открывает прием желающих обучаться пению и музыке.

Не только Ломакин, но даже пылкий Стасов не предполагали, какой отклик вызовет объявление. Поднимаясь по лестнице академии, они, точно не веря себе, оглядывались на толпу, без конца шедшую в зал, где назначены были испытания. Озираясь по сторонам, шли наверх скромно одетые дамы и барышни, мелкие чиновники, ремесленники и рабочие. Никогда еще стены мрачного здания не видели такой публики. Швейцар, стоявший внизу, тоже с молчаливым недоумением наблюдал за тем, как идут и идут без перерыва. Наружная дверь хлопала то и дело. Он уже не отворял ее и не придерживал. Он немного отошел в сторону и оттуда дивился на происходящее.

– Ну-с, Гавриил Якимович? Наша берет? – заметил Стасов.

Ломакин, не любивший радужных предсказаний, отозвался:

– Что еще испытания покажут. Может, способных людей и не найдется.

– Боитесь вы верить в хорошее!

– Не боюсь, а не привык.