Мусорный прибой

Слабый свет солнца едва освещал длинный полутемный коридор, отблескивая на банках и бутылках в шкафу, преломляясь и превращаясь в мутное желто-зеленое свечение. Кайцзун уставился на предметы внутри – препараты животных и растений, залитые медицинским спиртом. Зрелище наполнило его трепетом. Змеи, змеиные выползки и репродуктивные органы; оленьи рога; кости давно вымершего южно-китайского тигра; черный медвежий желчный пузырь; гигантские многоножки; насекомые, названий которых он даже и не знал; стебли и корни растений. Хитиновые панцири насекомых, размякшие в спирте, плавали в нем, будто миниатюрные космические корабли на фоне еле различимого инопланетного ландшафта.

Уроженцы Кремниевого Острова, особенно из старшего поколения, непоколебимо верили в силу жизненной сущности этих животных и растений, настоянных на спирте, которая должна была способствовать долгой жизни и сексуальной энергии.

Кайцзун с ужасом ожидал, что вот-вот наткнется на стеклянную банку с плавающими в ней останками уродливого человеческого эмбриона. В этом не было ничего невозможного, когда-то и плаценту продавали в качестве лекарства, многие врачи и медсестры зарабатывали на этой торговле. Даже матери Кайцзуна в свое время деньги достались с этой «киноварной мельницы», с продажи ее собственной плаценты.

Неплохая идея для рекламной кампании Всемирного фонда дикой природы, подумал Кайцзун. Ты то, что ты ешь.

В конце коридора виднелась узкая дверь, обрамленная проходящим по краям слабым светом. Переступив порог, Кайцзун оказался на открытом месте, круглой площадке для сушки зерна в окружении неказистых, но прочно выстроенных кирпичных домов. В бамбуковом шезлонге, слегка покачиваясь, сидел худой невысокий старик. Рядом с ним на земле лежали лотки с сушеными кальмарами и нори. Ноздри Кайцзуна наполнил густой соленый запах моря.

Когда Дядя Чень сказал ему, что глава клана, настоящий властитель обширного семейного бизнеса, желает увидеться с ним, Кайцзун заранее попытался представить себе этого человека. Но его воображение было настолько испорчено голливудскими стереотипами, что на ум приходили лишь клише из фильмов про гангстеров, образы Марлона Брандо из «Крестного отца» и Роберта Де Ниро из «Однажды в Америке».

Конечно же он не мог представить себе, что увидит перед собой ссохшегося старика, сидящего на солнышке в трусах и майке, больше всего напоминающего какого-нибудь соседского дедушку.

Лицо, будто скомканная вощеная бумага, в его девяносто два. Глаза полузакрытые, с дрожащими веками, едва открывающими белки. Будто почуяв поток воздуха, он медленно приоткрыл глаза, увидел стоящего перед ним Кайцзуна и улыбнулся. Морщины на лице сменили свой строй, складываясь у глаз и уголков смеющегося рта.

– Дедушка, как поживаете?

– Хорошо! Ты тот… тот…

– Кайцзун.

– Точно! Кайцзун. Превосходное имя. Аллюзия на «Книгу сыновней почтительности», да? Означает того, кто сразу к делу переходит.

Старик попытался подняться. Кайцзун кинулся вперед, чтобы придержать качающееся кресло. Рассказывали, что один из предков Дедушки Ченя получил ранг цзиньши цзиди банъянь – не только выдержал трехлетнюю проверку на чин чиновника при дворе Императора, что было куда более редким и ценным достижением, чем пройти экзамены на уровне округа, провинции или всей страны, но и был признан вторым из лучших среди всех экзаменуемых. Не удивительно, что, имея в предках столь блистательного и образованного человека, Дедушка Чень сразу же понял, откуда было взято имя Кайцзуна.

– Не поможешь мне на крышу подняться? Заходящее солнце бесконечно прекрасно, как говорят поэты; мы должны ценить каждый предоставляющийся нам шанс.

Кайцзун взял главу клана под руку, и они стали подниматься по каменной лестнице, открытой с одной стороны. Вскоре они оказались на лишенной парапета крыше, кольцеобразной, простой, как ничем не украшенный каменный браслет, лежащий меж гор и моря. Она была разделена на аккуратные квадраты, занятые монокристаллическими солнечными батареями, между которыми на ветру сушились белье, одеяла и морепродукты. Все это создавало ощущение идеального порядка. Солнце падало на морскую гладь, и его свет превращался из белого в золотистый, а потом и в огненно-красный, окрашивающий висящие на горизонте белые, будто хлопковая вата, облака в алый цвет. Кожу ласкал ветер с моря, неся с собой запах соли и свежесть. Кайцзун ощутил прилив сил и стал ждать, когда старший заговорит снова.

Лицо старика искрилось в свете заходящего солнца, будто известняк из Тайху, покрытый морщинами и порами тясячелетий. Он смотрел в сторону моря, и его запавшие глаза, казалось, сами светились странным внутренним светом.

– Ходил вчера в храм, просил провести гадание.

Старик протянул Кайцзуну красный лист бумаги с текстом.