Мусорный прибой

Появилась лосинпу, в многоцветном платье без рукавов, с морщинами, скрытыми густым слоем красного макияжа, изображающего разгневанного духа. Она посадила Мими в метре от макушки Ло Цзысиня, посередине прямой линии, соединяющей ребенка и золотую статую Будды. Затем она прилепила куски телесной пленки зеленого цвета с иероглифом «чи» – «приказ» – на лоб Цзысиню и Мими, такие же, как на лбу у нее самой.

Она зажгла свечу и начала кропить все вокруг святой водой, резко пахнущей полынью, чесноком и аиром, бормоча молитвы призывания добрых духов. Когда она закончила, то вернулась к постели Цзысиня и приняла из рук помощника фарфоровую чашу, наполненную маслом. Снова прочтя заклинания, она зажгла масло в чаше, и над ее руками поднялось колеблющееся оранжевое пламя от неполного сгорания масла.

Она стала ходить кругами вокруг постели Цзысиня, по часовой стрелке; ее походка была дерганой и медленной, будто в такт неслышимым ударам барабана. Она тихо читала гатхи из буддийских писаний, время от времени издавая громкий вой, будто вой ветра в сосновом лесу глубокой ночью. У всех присутствующих снова мурашки по коже пошли.

Сердце Кайцзуна стучало где-то в горле, все сильнее сжимаясь с каждым шагом лосинпу. Он боялся, что она споткнется и прольет пылающее масло на Мими. Кайцзун не верил во все эти сверхъестественные ритуалы и не думал, что Ло Цзысинь выйдет из комы в результате этого представления или что Мими умрет вместо мальчика; однако были в этом спектакле и элементы, которые он не мог объяснить: например, как ведьма может голыми руками держать чашку, температура которой уже определенно измеряется трехзначными цифрами?

Мими не выказывала ни малейшего удивления, она просто смотрела на лосинпу с любопытством. Ее лицо то освещалось, то погружалось в темноту, по мере того, как женщина с пламенеющей чашей ходила вокруг нее, и свет странно отражался от ее глаз.

Немногие высокопоставленные гости ахнули, когда пленка на лбу Цзысиня замигала; почти одновременно засветились куски пленки на лбу лосинпу и Мими.

Ведьма начала двигаться быстрее. Будто рабочая пчела, она выписывала сложные восьмерки вокруг постели Цзысиня и Мими, постоянно меняя направление. В ее руках пылал огонь, а ее завывания, казалось, метались по залу, эхом отдаваясь от стен. Три иероглифа «чи» на их лбах синхронно мигали, ускоряя ритм, но кардиограмма Цзысиня оставалась такой же ровной и медленной.

Зрители затаили дыхание, ожидая кульминации. Как только Мими закричит от испуга, ведьма разобьет чашу о пол и завизжит изо всех сил, завершая стадию «замены». Однако что-то пошло не по писаному: Мими даже не пошевелилась, все так же сидя, а у ведьмы уже перехватывало дыхание. Пот дорожками стекал по красному макияжу, будто кровавые слезы.

Кайцзун наблюдал за происходящим фарсом с растущим интересом, раздумывая, чем же это кончится.

Снова хоровой вздох. Пленка на лбу Мими стала мигать с другой частотой, не в такт двум другим. Ее безмятежное выражение лица тоже пропало: она сдвинула брови, будто задумавшись или борясь с некоей невидимой силой. Глядела в одну точку, ее веки дрожали, знакомое дрожание, от которого у Кайцзуна всегда колотилось сердце.

Пленка на лбу Цзысиня сменила ритм и стала приближаться по такту к пленке Мими, а не лосинпу. Некая невидимая сила, казалось, подстраивала все на новый лад. Вскоре пленки Мими и мальчика в коме мигали в такт. На лице Ло Цзиньчена появилось удивление в смеси с робкой надеждой.

Волнообразная линия кардиограммы начала меняться, будто камешек в пруд кинули. Волны распространялись, пики и провалы меняли местоположение, растягиваясь и снижая амплитуду.

Мерцание пленки на лбу лосинпу утратило собственный ритм и тоже начало подстраиваться под ритм Мими и Цзысиня, в поисках новой гармонии. Ведьма выглядела ослабевшей и была даже не в состоянии контролировать собственные завывания. Ее глаза уставились на мрачное лицо Ло Цзиньчена; она знала, что не может остановиться; она понимала цену неудачи.

Но ее не спасла бы и улыбка золотого Будды.

И тут она споткнулась, со всей неизбежностью. Лосинпу упала лицом вниз. Наполненная пламенем фарфоровая чаша на мгновение повисла в воздухе, потом перевенулась и рухнула на ведьму. Яркие языки желтого пламени, прочертившие в воздухе траекторию льющегося масла, достигли ее тела, и разноцветное платье охватил огонь. Помощник завопил и бросился к ведьме, пытаясь помочь ей вылезти из платья, одновременно отчаянно хлопая ладонью в попытках сбить пламя. Зал наполнили едкий дым и отчаянные вопли, смешивающиеся с дымом благовонных палочек.

Фарфоровая чаша покатилась по полу и остановилась у ног Кайцзуна. Директор Линь ринулся вперед, присел и осторожно тронул чашу пальцем. Потом поглядел на Кайцзуна и произнес одними губами:

– Шарлатан.