Мусорщик

– Кто тебе разрешил тут копаться? – голос Мусорщика стал совсем деревянным.

Проходящий растерялся.

– Да я ведь для тебя старался, чудила.

– Я не чудила, – отчеканил Мусорщик. – По шкафам без моего разрешения не лазить. И фартук мамин не брать.

Мусорщик встал и вышел из кухни – и не оглянулся, чтобы не видеть, как растерянно смотрит ему вслед Проходящий.

V. Время

Раньше время скрывалось где-то от Мусорщика – может быть, его проглотил мусор. Или свалка. Или просто он старался не замечать его. Потому что если замечать время, то оно становится как мусор и ты думаешь о нем, точь-в-точь как о мусоре: сколько его осталось, да сколько его было, да зачем его много, да зачем его мало, да что делать, когда его много или мало.

Когда время не замечаешь, то все гораздо проще – его будто бы и нет.

А иногда про время тебе кто-нибудь напоминает. Ты вот не хочешь – а он напоминает.

Как Мусорщику о времени стал напоминать Проходящий.

Ведь как оно было? Весну и утро Мусорщик всегда определял по Свалке и по солнцу. Впрочем, зиму с осенью тоже. Только лето было не таким – оно плавно перетекало из весны в осень.

Весной на Свалке появлялись старые кресла и журнальные столики, шкафы и разломанные постели – люди как сумасшедшие избавлялись от зимы, от прошлого, от надоевшей жизни. Или просто, унюхав весенний, пахнущий зеленым арбузом воздух, подчинялись разноцветным рекламным брошюркам мебельных магазинов, которые утягивали их в будущее без воспоминаний. Даже там, где ничего не должно было расти, пробивались из луковиц, забытых в прошлом году другими мусорщиками, нарциссы. Трава росла на глазах: отвернулся – и Свалка становилась нежно-зеленой. Замешкался – и запела утренними весенними птицами.

И с утром так же – оно выдавало себя тенями, косыми солнечными лучами и лужицами холода под подошвами. Так было всегда. А теперь все изменилось.

Теперь Мусорщик открывает глаза и знает – утро пришло против его воли. Это не он зовет утро теперь, не он приносит его в темную квартиру и темный двор, а Проходящий. Мусорщик сонно смотрит на носки с лосями (хотя весна и жарко уже носить шерстяные носки) и чувствует: этот проходимец успел украсть его утро. Потому что рядом, на одеяле лежат носки. Другие носки. Совсем новые носки, свежекупленные, которых никогда не касалась рука мамы и которые выглядят ужасно, позорно новыми и белыми в Мусорщиковой квартире. Они бесстыдно лежат на его одеяле, развалясь немым намеком: началась другая жизнь, пришла весна, время изменилось, наступило время новых хлопковых носков, заботливо подкинутых в твою постель чужим, которого ты не звал и не хотел в своем мире.

Но он не хочет никакой весны, никакого нового времени! Он не хочет, чтобы самонадеянный нахал устанавливал здесь свои порядочки. В конце концов, это он его приютил – а не наоборот.

Мусорщик в ярости откидывает полу ватного одеяла и чуть не падает прямо у постели, поскользнувшись на гладком полу. «А вот в хлопке не скользишь», – доносится откуда-то из коридора, будто бы не ему, но он точно, точно знает, что ему. Мусорщик знает, что Проходящий встал за час до него (или и не ложился?) и уже приготовил завтрак. Зачем ты это делаешь, хмуро спросил он его однажды. Просто так, сказал Проходящий, просто так. Но, конечно, никто просто так ничего такого не делает, это Мусорщик знает точно. Наверняка что-нибудь задумал.

Проходящий и утренний темный коридор у него украл – хотя как раз за это Мусорщик за него и не в обиде. Проходящий неслышно встает каждое утро, и когда Мусорщик отправляется в туалет, в коридоре уже белым светляком тлеет ночник, так что не приходится пробираться наощупь, изо всех сил зажмуривая глаза, чтобы не увидеть и кусочка предрассветной тьмы. Коридор плывет в тусклом молочном свете, как межгалактический корабль, и Мусорщик кажется себе тогда умудренным опытом капитаном, вышедшим на обход своих владений. А потом вдруг вспоминает про жильца и понимает – да какой он, к черту, капитан! В лучшем случае, разнорабочий на судне, порядки-то устанавливает вовсе не он.

Даже мокрицы – и те очарованны Проходящим. Сначала он заваривал кофе, и по всей квартире плыл острый аромат кофейных зерен. Потом что-то там чистил и чем-то звенел в кухне – и ежеутренний сон Мусорщика тогда давал трещину. А когда Проходящий шел в туалет и разговаривал с мокрицами – привет, здорово, зверюги, как вы спали, как вы спали, ну, ну, ничего, у каждого бывает, я пошел, кофе закипает – то сон уходил окончательно. Потом проходимец снова возвращался на кухню и там бормотал, обращаясь то ли к пищевой моли, то ли к мучным жучкам. Иногда он смеялся – то ли вместе с ними, то ли сам с собой. Проходящий побеждал будильник на раз, хотя вовсе не шумел – просто квартира вместе с ним оживала, а в многоголосой квартире спать у Мусорщика не получалось.

Но носки – это было уже слишком.

– Я тебе разрешил входить ко мне в комнату? – хриплым со сна голосом сказал Мусорщик.

В кухне пахло ванилью, а через окошко духовки видно было, как снежной горой поднимается из стеклянной формы творожная запеканка.