Мусорщик

Она не спала почти ночь, ходила по квартире, несколько раз выпивала по рюмке коньяку, курила, сидя с ногами на подоконнике, вглядываясь в прозрачную белую ночь. Под утро, измученная сомнениями, поняла: теперь уже выхода нет. Нужно действовать, как наметила. С этим Анастасия Михайловна и уснула. Спала плохо, тревожно.

Днем в ресторане Миша Малевич передал ей последние 80`000 баксов. Настроение у него было хорошее. Он считал, что сумел разрубить узел без особых финансовых потерь и без ущерба для самолюбия. Он даже не передал ни одного доллара Наумову лично. Это несколько утешало. Малевичу казалось, что если он будет сам приносить деньги банкиру, то поставит себя в некое зависимое, унизительное положение… А если через Настю — другое дело… Он передал Насте сверток с деньгами, снял под столом ботинок. Когда сунулся к Насте, она отшатнулась, сказала:

— Ты что, ошалел?

— Сегодня у меня настроение «божоле», дарлинг.

— Ради Бога, Миша! Давай все вечером. Я сейчас поеду, отдам деньги этому кровопийце… Ты понимаешь, что я тоже страшно извелась за эти дни? Что я сильно переживаю? Я хочу отдать эти чертовы деньги — и все забыть! Я устала, Мишка.

— Да, Настя, я все понимаю. Извини… И передай этому уроду, что больше я с ним никаких дел иметь не хочу. Все.

— Передам, — устало сказала Настя.

Она вяло по ковырялась в десерте, чмокнула вице-губернатора в щеку и уехала. Главный питерский приватизатор остался один. Сидел он тихий, задумчивый. Когда расплачивался, официант тактично заметил:

— Михаил Львович, у вас помада на щеке.

— Благодарю, — ответил Малевич. Взял салфетку и вытер щеку. Потом он неловко втиснул ногу в ботинок и ушел. На столике осталась лежать салфетка со следами помады кораллового цвета.

* * *

Настя вышла из ресторана, пересекла почти пустую стоянку и села в «мерседес». Полиэтиленовый пакет с баксами бросила на заднее сиденье… Тоска навалилась, страх лизнул холодным языком вдоль позвоночника.

Настя вставила ключ в замок зажигания, пустила двигатель и выехала со стоянки.

Деньги получены… Но ситуация не стала от этого менее острой. Напротив, она еще более обострилась. Теперь, когда Настя могла расплатиться с Лысым и Зверевым деньгами Малевича… или — Наумова?, теперь, когда она могла выбраться из одного капкана, она попала в другой. Получалось, что одной ногой Настя стояла в капкане «Лысый — Зверев», а другой — в такой же стальной взведенной пасти «Малевич — Наумов». Пружины слегка вибрировали от напряжения, стальные зубья готовы были сомкнуться, разрывая плоть, дробя кости.

Только теперь Анастасия Михайловна окончательно осознала: то, что она посчитала выходом из ситуации, оказалось входом. Входом в ситуацию еще более опасную и непредсказуемую… Кому-то придется стать жертвой. Вполне вероятно, что ей самой…

Она не принимала этого, но понимала: развязка близка. Развязка обязательно будет жестокой. Жертва неизбежна.

Она не хотела быть жертвой. …А старая потаскуха, алкоголичка и сводница Судьба уже готовилась разложить пасьянс. Карт в тощей колоде было немного. Вот они поименно: «Лысый», «Зверев», «Наумов», «Малевич», «Анастасия»… Без масти и звания, они летали в руках старой стервы… мелькали… мелькали… Одной из них предстояло лечь рубашкой кверху.

«Не я! — молила Настя. — Только не я».

«Поглядим, девушка», — бормотала Судьба. Скалилась, блестела глазами в бельмах, блестела перстнями на пальцах. Странные были у нее пальцы: молодые, розовые, ухоженные соседствовали со старыми, морщинистыми, пергаментно-коричневыми. Ловкие, как у шулера, соседствовали со сведенными проказой. Некоторых не было вообще. Но даже на отсутствующих пальцах сверкали перстни.

«Поглядим, девушка, поглядим», — бормотала старуха. А карты мелькали, мелькали, мелькали.

«Малевич! — каркнула старуха. — Первым будет Миша. Мишенька будет первым».

«Первым? — спросила Настя. — Первым? — Она сглотнула. — А что же, будет и второй?» «Будет, девушка, будет… Как не быть?» «А… а кто?» — спросила Настя.

«Не знаю… откель же мне знать? Может, и ты, девушка», — сказала Судьба. Сказала — и захихикала. Засмеялась мерзко, отхлебнула из горлышка «маленькой». А водка-то у нее дрянная, паленая, ларечная.

«Врешь, сука, — выдохнула Настя. — Врешь, блядища старая. Я всех переживу. Я извернусь… Пусть Мишка… пусть Мишка заплатит».

Ничего ей пьяная Судьба не ответила, задремала. Выпали из рук картишки, рассыпались. Вспыхнули, обернулись сизым дымом и серым пеплом. А старая уже храпела, текли по подбородку слюни, подрагивала бородавка… …Заорал клаксон надсадно. Настя очнулась и увернулась ловко от грузовика, засмеялась.

«Пусть Мишаня заплатит, — решила Настя. — Я не хочу быть жертвой… И не буду… Господи, помоги!» Серебристый «мерседес» уверенно рассекал поток автомобилей. Скорбно смотрел с иконы на торпеде Никола-угодник.

* * *

Утром 18 августа Михаил Львович Малевич собирался на службу. В окна било солнце, день обещал быть отличным. Но и утро было прекрасным, еще свежим, без духоты, пыли и суеты. Внизу уже ожидала машина — солидная «вольво-940». Жена торопила:

— Быстрее, Миша. Опаздываем.