Муссон

Бейлифы, должно быть, вызвали ялик. Он был на полдороге к гавани, когда на «Ласточке» подняли грот и поймали ночной ветер. Направляясь через узкий пролив к открытой воде Солента, они прошли совсем рядом с маленьким кораблем.

Один из бейлифов стоял на корме ялика и саблей указывал на Тома, стоящего на носу «Ласточки».

— Тебе не уйти! — крикнул он через увеличивающийся промежуток между кораблями. — У тебя кровь на руках, и мы отыщем тебя, где бы ты ни был!

Том, не отвечая, смотрел вперед.

Маленький ялик качался на поднятых «Ласточкой» волнах.

Ветер встретил их как любовник. Предвестник зимы, он дул с севера, холодный и быстрый, но недостаточно сильный, чтобы заставить брать рифы. Через неделю они миновали Уэсан.

Северный ветер пронес их по Бискайскому заливу, известному своими бурями и неспокойной водой; под этим ветром они прошли южнее Канарских островов и добрались до полосы штиля.

Они ожидали, что здесь ветер стихнет, станет переменчивым, но он устойчиво дул в прежнем направлении. Том отметил положение корабля на линии экватора в тысяче морских миль западнее массивного выступа Африканского континента.

— Новый курс юго-восток, мистер Тайлер. Круто к ветру.

Нед Тайлер коснулся лба.

— Есть круто к ветру, капитан!

Том взглянул на грот «Ласточки»: он был белый, тугой, как живот на последних месяцах беременности.

Потом он посмотрел на корму: по бурным водам Атлантического океана тянулся прямой след корабля.

— С таким ветром мы меньше чем через шестьдесят дней обогнем Кейп, а спустя еще тридцать дней бросим якорь в Занзибарском проливе.

Все опасения и дурные предчувствия он оставил за северным горизонтом и чувствовал себя сильным и неуязвимым.

На дау Мухаммада аль-Малика царил полный беспорядок.

Падение бруса, едва не убившее принца, привело к тому, что корабль беспомощно дрейфовал носом к ветру, палубы его накрывал свалившийся парус, а оснастка висела лохмотьями. Под сильными порывами муссона блоки раскачивались и ударялись о мачту и корпус, канаты натягивались и лопались, угрожая еще больше разрушить корабль.

Чтобы навести хоть какой-то порядок в этом разоре, необходимо было захватить конец главного фала. Этот тяжелый трос раскачивался на верхушке мачты. И достать его с палубы было невозможно.

Это значительно осложняло подъем треугольного паруса и возврат кораблю управляемости. Кому-то необходимо было подняться на мачту.

В отличие от корабля с квадратными парусами здесь не было других снастей и, следовательно, подняться на мачту было нелегко.

Дау со спущенным гротом тяжело раскачивалась на больших волнах. Капитан пытался с помощью руля направлять корабль в море, носом к волнам, но время от времени тяжелая волна ударяла дау в борт и едва не переворачивала ее. Мачта ходила из стороны в сторону, как гигантский маятник, и лишь усиливала дикие рывки дау. Корабль был в смертельной опасности.

Капитан не мог оставить руль, он выкрикивал приказы своим людям, а те старались держаться как можно дальше от него и не смотрели ему в глаза.

Все хорошо понимали, что нужно сделать, но никто не хотел лезть на мачту.

Дориан с жадным интересом следил за этой суматохой.

На палубе «Серафима» никогда не происходило ничего столь интересного, не было таких криков и дикой жестикуляции.

— Ахмед, сын большой коровы! — Фуад, капитан, выбрал новую жертву и дрожащим пальцем ткнул в верхушку мачты. — Если не послушаешься, я прикажу обернуть твой труп в свиную шкуру, прежде чем брошу его за борт.

Ахмед отвернулся и смотрел в море, как будто оглох.

Дориан наметанным глазом определил высоту подъема и удивился, чего все так испугались. Они с Томом танцевали хорнпайп на главной рее «Серафима», подбоченясь одной рукой, другой касаясь темени, а корабль под ними качали большие волны Кейпа под сильным юго-восточным ветром. А эта мачта втрое ниже грот-мачты «Серафима».

Он почти слышал насмешливый голос Тома: «Давай, Дорри. Покажи им, что ты умеешь. Я помогу».

Никто не смотрел на него — в эту отчаянную минуту о нем забыли. Даже принц растерял свою обычную уверенность и цеплялся за одну из стоек на юте, глядя на раскачивающуюся мачту.

Дориан выскользнул из длинного одеяния и бросил его на палубу.

Одежда лишь помешает ему. В чем мать родила, он подбежал к мачте и взлетел на нее, как мартышка, преследуемая леопардом.

Принц опомнился и закричал:

— Остановите ребенка! Он погибнет!

Дориан был далеко от протянутых рук тех, кто пытался выполнить приказ принца. Во время плавания на «Серафиме» его проворство невероятно развилось, а страх перед высотой исчез и, по его меркам, подъем был нетрудным. Он использовал качку корабля и колебания мачты, чтобы продвигаться вверх, цепляясь попеременно руками и коленями. Добравшись до верха мачты, он посмотрел вниз. Увидел запрокинутые, искаженные ужасом лица матросов и не удержался, поддался искушению подразнить их. Обхватив обеими ногами главную стойку мачты, он отпустил одну руку. Приставил большой палец к кончику носа и насмешливо пошевелил пальцами. И хотя экипаж никогда раньше не видел такого жеста, его смысл был совершенно ясен.