Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Вербовщиками Голландской Ост-Индской компании, пишет Геерт Мак, выступали так называемые zielverkopers (торговцы душами). Они подбирали на улицах бездомных бродяг, давали им приют, кормили – а потом, «под барабанный бой и пенье рожков», извещали: компании требуются моряки. Новоиспеченных моряков препровождали на корабли и отправляли в плавание, где люди гибли сотнями – сорвавшиеся с рей и разбившиеся о палубу, смытые за борт волнами, убитые в стычке с пиратами, унесенные цингой, малярией либо дизентерией – или «канувшие на дно вместе со своими парусниками». Каждый десятый матрос отплывавший из Голландии, не успевал даже достичь места назначения; а всего из 671 тыс. мореходов, покинувших в то время Амстердам, не вернулись домой 266 тыс. [25]. Каждая неделя вынужденного дрейфа в экваториальной штилевой полосе близ мыса Доброй Надежды обходилась голландцам в десятки покойников – и по пути на восток, и на обратном пути [26].

Двигаясь к востоку и обогнув мыс Доброй Надежды, многие капитаны, отнюдь не обделявшие мясом и вином себя самих, урезали паек, положенный матросам, а потом сбывали в Батавии образовавшиеся излишки провианта и прикарманивали выручку. Эти корабли, плывшие к восходу солнца, звались «индийскими парусниками». Живописные извне, парусники были мрачными, холодными и сырыми внутри. Тесные трюмы, заполненные матросскими сундуками, бочками пресной воды и солонины, почти не проветривались. Разумеется, не было достаточно места, чтобы отделять захворавших от здоровых. Болезни свирепствовали – в частности, оттого, что многие матросы не трудились пройти на бак, чтобы ответить известным зовам природы, а справляли все нужды в ближайшем углу. Многие так маялись морской болезнью, что не смогли бы доплестись до бака при всем желании. Царили вонь и грязь. Пища плесневела, кишела червями; солонина была гнилой и отвратительной.

Путешествие от Амстердама к мысу Доброй Надежды, вокруг него и затем на восток часто занимало месяцев семь. Голландцы шли вдоль «ревущих сороковых» широт, между 36-м и 50-м градусами, к Зондскому проливу. С 1652-го, когда Ян ван Рибек утвердил там голландский флаг, и до самого открытия Суэцкого канала двумя с лишним столетиями позже «мыс оказывался гостеприимным домом на полпути из Европы в Азию», или «постоялым двором в Индийском океане». Там пополняли запасы, напивались до бесчувствия и отдыхали перед новым океанским переходом в темной и смрадной преисподней, именовавшейся трюмом [27].

Как и в случае с португальцами, пройдя сквозь ужасные испытания, матросы превращались в истинных извергов. Высадившись на берег, они почти не протрезвлялись и люто помыкали туземцами, которых считали низшей расой. Чернь отыщется в каждой стране, а голландцы и португальцы отправляли в свои колониальные владения и фактории наихудшую людскую мразь. Туземцы встретили самых отталкивающих представителей западного общественного дна[71]. Сила или слабость любого империализма зависит лишь от того, каким предстанет его лицо населению захваченной страны. Британия сбывала в Индию не столько своих негодяев, сколько заурядных обывателей. У Соединенных Штатов настоящих колоний вообще не было – были военные форпосты, где служили отлично обученные и в большинстве случаев дисциплинированные солдаты, преимущественно выходцы из рабочих семей. За последние годы люди такого свойства создали Америке хорошую международную репутацию. Нельзя отрицать: вторжение в Ирак привело к массовой жестокости; но это было скорее следствием великодержавной политики Вашингтона, чем злой солдатской волей (исключая происшествия, подобные истории с Абу-Грейбской тюрьмой). В итоге британский и американский империализм (если последний существует вообще) оказывались мягче и снисходительнее португальского и голландского. Исключение из правила составляет голландское обращение с жителями Японии, Формозы и Персии: тамошних могущественных повелителей – хоть сёгуна, хоть шаха – поневоле приходилось ублажать.