Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Немаловажно то, что и о ГИФТе верховный министр упомянул лишь как об одной из сторон более крупной и сложной игры. Гуджарат стремились сделать экономическим нервным центром индоокеанского бассейна – и в этом начинании ГИФТ являл собой истинный pi`ece de r'esistance[32]. Моди положил основу этому средоточию финансовых услуг в июне 2007-го. Технополису предстоит раскинуться на площади около 2 кв. км. Это вдвое больше, чем площадь, которую занимает Лондонская верфь, на 25 % больше, чем деловой парижский квартал Ла Дефанс, – и даже несколько больше, чем земельные участки, отведенные под финансовые центры в Шанхае и Токио. Над ГИФТом должны возвышаться 11 сверхсовременных небоскребов, там предусмотрены зеленые зоны, лучшие нынешние системы городского транспорта; мусор и отходы будут удаляться согласно западным стандартам охраны окружающей среды. «Разумные здания» снабдят надежными электронными системами, включая интеграцию данных и связь; городские дороги защитят от муссонов штормовыми водостоками; 50 тыс. местных жителей и 400 тыс. приезжающих работников смогут легко и быстро добираться до места службы пешком из любой точки города. ГИФТу надлежало стать городом будущего, способным соперничать с любым иным городом. Моди упомянул его как всего лишь некий небольшой Дубай внутри обширного целого, подобного Южной Корее.

Наставительным тоном, изъясняясь точными фразами, верховный министр заговорил со мной о космополитической торговой истории Гуджарата, насчитывающей пять тысячелетий: о том, как парсы и другие народности приплывали к его берегам и становились частью индийской культуры. Я осведомился о мусульманском вкладе в индийскую культуру, ибо численность гуджаратских мусульман составляет 11 % от населения штата. «Мы – духовно богатый, богобоязненный народ, – отозвался Моди. – Мы большей частью вегетарианцы. Джайнизм и буддизм повлияли на нас положительно. Мы намерены возвести в Гуджарате буддийский храм и почтить священные останки Будды». Затем он предложил мне задавать дальнейшие вопросы, ибо добавить к сказанному было нечего. Разумеется, мусульмане плотоядны…

Я спросил: сожалеет ли Моди о чем-либо, сделанном или не сделанном с тех пор, как семью годами ранее он пришел на должность верховного министра. Фразу строил осторожно и тщательно, давая собеседнику возможность выразить раскаяние – хотя бы обиняками – по поводу событий 2002-го. Сказать Моди было нечего. Тогда я полюбопытствовал напрямую: сожалеет ли он о гуджаратской резне 2002-го? Моди ответствовал: «На эти волнения смотрят по-разному. Кто я таков, чтобы судить?» И прибавил: особая комиссия решит, какую роль сыграл верховный министр во время погрома. Впрочем, другая комиссия, состоявшая из подчиненных ему же бюрократов, уже успела к тому времени обелить Моди и очистить его от всех грехов.

«Моди – не царь Ашока», – сказал мне Ханиф Лакдавала, мусульманин, возглавляющий одну из НПО, которые защищают права человека. Лакдавала вел речь о войне, разразившейся в III в. до н. э., когда Ашока, повелитель империи Маурьев, разгромил Калингу – царство, находившееся на восточном индийском побережье. Воины Ашоки уничтожили 100 тыс. мирных жителей Калинги. Это избиение безвинных настолько потрясло Ашоку, что он бесповоротно отказался от любых очередных завоеваний и всю свою дальнейшую жизнь посвятил проповеди миролюбия и заботам о благоденствии подданных.

Моди причиталась польза сомнения. Ведь мог же он, хотя бы втайне, испытывать угрызения совести! Громко признать вину значило пожертвовать своим положением в индусском националистическом движении. Обитая в индийской политической среде, немногие позволяют себе такую роскошь, как ошибки. По единодушному свидетельству разных людей, сразу после мятежа Моди заперся в кабинете и маниакально занялся вопросами экономического развития, позволяя себе спать не более четырех часов в сутки, вставая с постели – по его собственному признанию – в пять утра, чтобы прочитать электронные письма и местные газеты. Он посетил примерно 3000 из 7000 гуджаратских деревень – создавая себе добрую репутацию среди сельчан, проверяя, хорошо ли работает на местах государственная бюрократия, предоставляя рядовому чиновнику – чаще и больше остальных имеющему дело с простыми гражданами – широкую свободу действий под лозунгом: «Управляйте меньше, направляйте больше». Как сказал мне Атул Тандан, ректор Института экономического управления Мудра в Ахмадабаде: «Следует отделять политические взгляды Моди от его управленческих способностей. Моди неподкупен и бескорыстен, а потому добивается успехов: люди уверены, что каждое его решение преследует разумную и выгодную цель». И в самом деле, даже многие мусульмане уважают Моди за его достижения: к примеру, верховный министр покончил в индусских общинах с азартными играми и преступным вымогательством, от которых буквально стонут мусульманские кварталы.