Мусульманская Русь: Восток

— Он верил в возможность исправления отдельных ошибок и наличие возможности исправиться у заблуждающихся и обуржуазившихся элементов, — серьезно сказал Пак. — Верил: критика пойдет на благо. Жаль человека. Идеалист. В наше время не выживают. Кстати, покажи своему карманному писателю данное сочинение. Для лучшего понимания. Надеюсь, договорились?

— Поедет он с превеликим удовольствием, да вот насчет кармана ты заблуждаешься. Слишком своевольный и прямо работать ни на кого не будет. А, — отмахнулся, — не столь важно. Мы ведь и не собирались делать из него резидента. На той стороне не идиоты и моментально приставят к нему людей. Ни к чему журналисту явки и пароли. Интересно непредвзятое мнение об обстановке. А он поделится. Давай лучше делом займемся.

— Так ничего нового. Благодаря моим ответственным трудам по созданию станций перехвата радиообщения в треугольнике Тайвань — Южный Китай — Метрополия…

— На орден напрашиваешься?

— …А также… хм… договоренностям с… хм… группами советников и высоким аналитическим умом непосредственного начальства…

— Хватит!

— …Интенсивность радиопереговоров продолжает расти, — тяжко вздохнув, доложил Пак. — Если ничего кардинально не изменится, а шанс на это ничтожно мал, у нас максимум три недели. Наступлению на Шанхай быть. От нас уже ничего не зависит. Не будь идиотом, — посмотрев в глаза Яну, сказал, — и отправь семью домой. На пароход, пока еще существует возможность.

— А завтра слухи пойдут: советники вывозят жен с детьми. Так и до паники недалеко.

— Тебе что важнее — семья или неодобрительные взгляды? Все и так понимают. Не сегодня, так завтра начнется. И бить они теперь будут по промышленным и портовым городам. Если все посыплется, в Гоминьдане неминуем раскол, и часть перейдет на другую сторону. Ты сомневаешься? Я — нет. Наиболее ценное необходимо спасать. Я своих уже отправил.

— Ты мне еще процитируй Святую книгу для пущей доходчивости!

— «Аллах не запрещает вам благодетельствовать и поддерживать связи с теми неверующими, которые не сражались с вами и не изгоняли вас из родных жилищ. Поистине Аллах любит благодетелей и тех, кто поддерживает взаимную связь»,[35] — с готовностью согласился кореец. — Нам, русским саклавитам, твоих колебаний не понять.

Он поднял глаза к потолку и вновь процитировал:

— «Аллах не меняет положения людей: не ведет их от нужды к благополучию, от силы к слабости, пока они сами не переменятся душой в соответствии со своими стремлениями».[36] Не поможешь себе сам — не поможет никто, — твердо сказал. — За что мне и нравится Коран. Шевелись, а не надейся на Аллаха. Не хочешь пароходом — договорись с летчиками через Синьцзян. Или позволь мне.

— Я подумаю.

— Ты еще Гражину спроси! Непременно откажется. У женщин разума нет, одни эмоции.

— Господин майор!

— Молчу, — угрюмо согласился Пак. — Что толку. Правду говорят: поляки все до одного на голову больные.

Я приехал на аэродром задолго до назначенного срока. Лучший способ избавиться от скандала дома — срочно смыться. Любка находилась в неведении о моей неожиданной командировке и всерьез возмутиться не успела. Вчера мы побывали на приеме в высшем свете — она там закономерно поблистала в новомодном платье, получив свою законную долю удовольствия. А сегодня я ее прямо с утра порадовал. Вернулись мы поздно: жрут и пьют китайцы не хуже нашенских. Любка со сна не очень соображала, иначе бы ботинок попал не в закрытую дверь, а непременно в мою мудрую в голову.

Признаю, не слишком хорошо смотрелось мое поспешное бегство, но в отступлении нет позора. Так в воинском уставе написано. Хитрый военный маневр. Не удивлюсь, если от времен мунголов сохранилось. Любили они заманивать противника в засады.

А что я все равно дома постоянно сидеть не буду, она прекрасно и раньше знала. Нечего делать изумленную физиономию. Хорошо быть бобылем и жить в гостиничных номерах. Выпил, поговорил, написал, опять выпил. Надоело — отправился в другое место. Главное — гони оговоренное количество строчек в редакцию. И имущества особого нет. Чемоданчик в руки — и вперед. Даже попытался на тему нечто поэтическое выдать.

Очередная муть получилась под настроение. Не выйдет из меня поэта. Как и из Радогора. Про его попытки самовыразиться я узнал совершенно случайно, от проговорившегося в Мукдене Тульчинского. Меня старый друг не порадовал знакомством со своими творениями. Пришлось шантажировать обещанием натравить на него профессиональных поэтов, чтобы хоть часть услышать. Нуялис конспирировался еще почище, чем по своим прямым обязанностям. И неудивительно. Корявые и страшные. В прозе так не скажешь…

Отдал последний кусок или глоток товарищу, а его убило. И точит тебя сожаление, и надеешься, что с тобой поделятся. Слова вроде и верные, а нет того чеканного на слух воспринимаемого звона, который сразу говорит — вот великий поэт. Наверное, требуется аллегория. А впрямую и звучит как-то неприятно.