Пассажиров окружают и натурально навязываются с услугами. Хорошо привычному к подобным зрелищам. Любка вон встала насмерть, скоро матом посылать начнет. Явно опасается, что чемоданы уплывут не в ближайшее такси, а в неизвестном направлении. Кто их знает, этих типов, да и на морду все одинаковые. Через пару месяцев научится различать, а пока сплошь плосколицые. Ну мы для них длинноносые. Ничего странного. А чемоданы жалко. Там вещи весьма ценные и интересные. Никогда не подозревал, сколько их требуется женщине. Всегда обходился одним небольшим чемоданчиком.
Любка оглянулась с беспомощным выражением лица и, обнаружив меня рядом, радостно воспрянула.
— По-русски кто-то говорит? — спросила грозным тоном.
— Я, мадам, — небрежно отодвигая в сторону китайцев и нависая над ней, сообщил странный тип в форме без знаков различия. Лицо загорелое — точно не в кабинетах штаны просиживал. На боку кобура хорошо знакомая. Вечный КР, в девичестве «кольт» образца одна тысяча девятьсот десятого года. В иных вещах военные страшно консервативны. За спиной у него торчали еще двое в военной форме, но вполне себе местные. — Аллах Акбар, — сказал он мне, широко ухмыляясь.
— Спасибо, мне уже доложили, — отвечаю, пытаясь сообразить, послан ли он мне в ответ на молитвы, которых я не произносил, или случайно мимо проходил. В последнее слабо верится. Очень уж удачно.
Китаец из-под его локтя недовольно взвизгнул. Тульчинский посмотрел на него изумленным взором и что-то выдал на местном диалекте. Мгновенно вокруг стало пусто. Добровольные носильщики и таксисты срочно вспомнили про крайне важные дела и быстренько рассосались.
— Ты знаешь китайский?
— Так, — отмахнулся он, — мало-мало северный диалект, бэйфан хуа.
— В присутствии моей жены попрошу не выражаться!
— Простите, — сказал он, шаркая ножкой и указывая подскочившим солдатам на чемоданы. — Разрешите представиться: Гражин Джон.
Я невольно открыл рот, оторопев.
— Любка. Темирова, — протягивая руку, созналась моя жена.
— Очень приятно, — пожав ладонь, сообщил Тульчинский. — С Бериславом мы знакомы давно. Но жены у него тогда не было.
Солдатики бодро потащили багаж к выходу. Мы послушно двинулись за неожиданно переименованным поляком.
— У меня там машина, — обаятельно улыбаясь, объяснял он. — Довезем, все покажем и подскажем.
— Вы тут давно? — опять оглядываясь на меня, поинтересовалась Любка. Она что-то почувствовала. — А чем занимаетесь?
— Это смотря как смотреть. В Шанхае не очень — всего пару лет. В Китае очень давно. Практически всю жизнь.
Вопрос о способе зарабатывания он пропустил мимо ушей. Зато всю дорогу до машины разливался соловьем, повествуя о чудесах окружающего мира. Отпустил солдатиков и самолично уселся за руль. Давно у меня за водителя подозрительные типы не трудились.
— Город состоит из просторной и благоустроенной территории, — вещал он. — Международного сеттльмента и тесного, скученного до предела китайского города. Еще в одна тысяча восемьсот сорок первом году Шанхай был маленькой рыбацкой деревушкой. Сейчас здесь проживает не меньше тридцати тысяч иностранцев и под два с лишним миллиона китайцев. Точно никто не знает. Куча беженцев с севера и приезжих. Из деревень многие перебираются.
И дальше трещит о прочих достопримечательностях, бла-бла, прямо туристический справочник цитирует. Опа! Он с ходу сообщил про возможность устроиться в больницу сеттльмента и имя назвал, с кем говорить. Любка так обрадовалась, что не въехала. Она ведь не сказала про свою профессию ничего. Ой, неслучайно добрый молодец нарисовался. А не буду спрашивать. Сам все скажет, что ему требуется.
— Вот это Шанхай? — с глубоким подозрением спросила Любка, изучая проплывающие мимо дворцы и виллы, выстроенные вдоль широкого бульвара. Кругом зелень, деревья и сады. Даже газоны тщательно подстрижены. Массивные застекленные фасады общественных зданий и компаний так и мелькали. На фоне Китая, промелькнувшего мимо нас из окон поезда, с полуголыми людьми, работающими на полях, и садящимися где попало справить нужду детьми, с очень занимательным специально сделанным вырезом сзади на штанах, удивительно смотрится.
— Шанхай — город контрастов, — уверенно заявил я. — Жемчужина Востока, Париж Азии. Попутно клоака со множеством полуголых узкоглазых аборигенов, распевающих непонятные песни, и регулярно бегающим по утрам золотарем, собирающим отходы жизнедеятельности в большую бочку. Ну еще страшное количество баров, нищих и проституток. А что, — ответил на взгляд Любки, — я не имею права употреблять журналистские штампы? Каждый второй обязательно распишет про эксплуатацию злобными англичанами трудолюбивых туземцев, а мне запрещено?
— Это сеттльмент, — невозмутимо сказал англизированный Ян, уверенно ведя «бьюик». — Здесь Китай полностью отсутствует, за исключением прислуги. Полиция — и та состоит из индусов и всевозможных туркестанцев.
— И отборные рослые индусы в чалмах, — радостно подхватываю, — преданно служат интересам понаехавших нагло-саксонских подлецов, строго сохраняя их интересы.