Мусульманская Русь

— Да сколько их там, на Дону, — отмахнулся Керим. — Всех давно в Сибирь или на Кавказскую линию перевели.

— А теперь представьте себе, — не обращая внимания на недовольство, заявил Тарик, — что Ахалцихский, Карсский и Баязетский, а за ними — Арзерумский, Ванский и Мушский пашалыки так и называются — Турецкая Армения. Там населения больше миллиона. — Кто-то присвистнул удивленно. — И налоги будут, и войско можно сделать вполне серьезное. А уж если объединить Восточную и Западную области и назвать это Армянским Царством и дать внутреннюю автономию, то они сдохнут, а будут на нашей стороне всегда. Чем плохо? Вон армянский архиепископ Нерсес — как уж вертится. И в церквах за Кагана молятся и за победу русского оружия. Плохо, что ли, когда местные жители не со злом, а сами угощают войска?

— Вино у них хорошее, — сообщил всем известное еще кто-то из слушателей. — А жрачки нормальной и нет почти. Ни каши, ни щей. Даже хлеб не такой.

— Вот и будет Нерсес католикосом армянским, — Керим недовольно харкнул на дорогу, показывая, что он думает о христианских священниках вообще и армянских христианах в частности, — а на троне будет Каган. Во веки веков, пусть живет он вечно!

— Это что, — с искренним испугом в голосе спросил Джават, — нам придется выучить еще дополнение к титулу?

Взвод дружно заржал. Любимое издевательство сержантов в училище было — заставлять провинившихся титуловать Кагана по полному списку, не отступая от правильного и утвержденного ни на букву. С каждым присоединением новой территории, еще от первого Кагана, к десяткам названий прибавлялись все новые и новые. Надо было обладать недюжинной памятью и изрядным усердием, чтобы точно заучить всю сотню с лишним именований и не путаться, что княжество, что ханство, а что вольный город или территория.

— Ну хорошо, — согласился Керим. — Нам армяне в помощь. Воевать они умеют, видел. А в Европе мы что потеряли? Встали на Серете — и нечего на юг ходить. Мало нам этих мамалыжников, давай освобождать всех подряд. Пусть сами себя освобождают или австрияки для них стараются.

— Так нам очень требуется, чтобы турки сюда большую армию прислали? — удивился Тарик. — Пусть на Балканах торчат и за свои земли воюют. Нам же легче. А как там дело идет, и насколько это важно, создать независимые государства на дороге между Русью и Турцией, из окрестностей Карса все равно не видно. Месяц пройдет, пока новости дойдут. Так что у нас — свои дела, а на Балканах — свои.

— Политика, большая политика, страшно огромная политика. Это генералам хорошо рассуждать. Наше дело — «пали» и «коли». Хотелось бы, чтоб все ихние расклады сбывались хоть раз, — сказал недовольно Керим и опять плюнул на дорогу. — Наше дело — кровь проливать и не витать мечтами. — Потом подумал и выдал:

О, как страшно смерть встречать
На постели господином,
Ждать конца под балхадином
И всечасно умирать!

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы нашей!
Сабля, водка, штык гвардейский,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы нашей![34]

— Послал бы ты хоть раз в газету свои писания, — сказал Салах.

— А зачем? Это я для души, а не для поместных умников стараюсь. Мне их признание — без надобности, — и Керим с выражением прочитал:

Луна плывет над Араратом.
Но воин наш не упоен
Ночною роскошью полуденного края,
С Кавказа глаз не сводит он,
Где подпирает небосклон
Казбека груда снеговая…

На нем знакомый вихрь, на нем громада льда,

И над челом его, в тумане мутном,
Как Русь святая недоступно
Горит родимая звезда.[35]

* * *

— Зачем мы это делаем? — с недоумением спросил Тарик.

Корпус сошел с дороги уже в виду крепости и по большой дуге, верст в восемь, огибал ее. Недавно прошел сильный дождь, землю размыло, и приходилось постоянно вытаскивать телеги из грязи.

— Кроме стратегии еще существует и тактика, — упираясь плечом в борт арбы, просветил его Керим. — Учись соображать тем, что у тебя в голове. Целее будешь. Стратегия у генералов, а нам полезнее соображать, что вокруг происходит, и особенно что может происходить.

Ворота Карса растворились, и оттуда полился бесконечный поток конницы.

— Вот и наши лучшие друзья, делибаши,[36] — довольно сказал Керим. — Тысячи четыре, не меньше. Не уподобляйся им. Подошли бы мы поближе — тут нам и настал бы конец.