Мусульманский батальон

Смертник, счастливо избежавший расстрела, пустого рукава и костылей, читавший мне на ветру стихи Махтумкули о вечном, сказал пронзительные слова: «Двадцать седьмое помню, как начало какой-то тяжкой болезни, когда уже чувствуешь, что болен, что голова горит, мысли путаются, окружающее приобретает какую-то жуткую сущность, но когда еще держишься на ногах и чего-то еще ждешь в горячечном напряжении всех телесных и душевных сил. Ожидание не подвело — мы заплатили. Все — заплатили. Бояринов — жизнью. Хусанов — жизнью. Курбанов — жизнью. И десятки других — жизнью. Но намного больше из нас заплатили пожизненным заключением в самих себе, в этой собственной крепости, которая намного вернее крепости-дворца Амина. И как бы по-разному мы, участники той нездешней ночи, ни умирали, последними нашими словами были и будут: „мама“ и „Родина“.»

— Воронье тучей потянулось с полей. Каркали, кружили над нами, как вестники беды, — так рассказывал мне Володя Шарипов. — После обеда мы заметили какую-то суету и переполох вокруг дворца. На бешеной скорости от него по направлению к городу отъехали несколько автомобилей. Минут через тридцать-сорок из Кабула стали наезжать машина за машиной. Муравейником замельтешили солдаты охраны, занимая огневые точки и позиции по периметру дворца. Невзрачные форменные головные уборы поменяли на приметные каски. Вызвали куда-то Колесника и Швеца, за ними — нашего комбата. Он вернулся не скоро. Собрал нас и велел передать приказ — время атаки переносится. На сколько — уточнится позже. На вопросы по поводу происходящего во дворце — ничего конкретно не ответил, но озадачил новой вводной:

— Шарипов, значит, так: твоя рота первой выдвигаться не будет. Вначале колонной уходят группы Турсункулова — им на штурм идти по лестнице. Тебе же, сам знаешь, — по дороге. Собери своих командиров машин и механиков-водителей и доведи задачу.

Почертыхавшись, план переиграли и, насколько позволяло время, уточнили, увязали. В мой экипаж определили «моряка» — капитана второго ранга Эвальда Козлова. С учетом ранее назначенного афганца, Асадуллы Сарвари (нас, конечно, не знакомили — позже узнал), машина прибавила и в весе, и в авторитете. Так как я теперь не шел в голове колонны и не вел за собой всех, решил занять место со своей группой в третьей по счету БМП. В самый раз посередине, откуда лучше было оценивать складывающуюся обстановку. Механика-водителя определил на место командира, не перекладывая на него, конечно, руководства, а сам сел за штурвал, потому что почувствовал: что-то не так с моим «асом», беспокойный он, суматошливый. Причины, чтобы я в нем засомневался, честно говорю, не было. Собирался спиртом подкрепить нервы бойца, а потом решил — нет, сам поведу машину. Известно, береженого Бог бережет. И мне так спокойнее, и солдату за честь в бой идти на командирской высоте. Не командуя, само собой разумеется…

Часов в пять подтянулся десант. Дроздов с Бояриновым в который уже раз собрали в стороне своих. Колесник объявил получасовую готовность и уточнил — начало в 19.30. Приказал сверить часы. Мне, да и другим нашим, очередной перенос не понравился. Анвар Сатаров сказал вполголоса: «Володь, кагэбэшники нам точно лихо накличут. Скачут, уточняют, переносят… Не наш стиль. Мы тишину блюдем в боевой работе. Холодный расчет — трезвыми мозгами, обдуманность и продуманность, а тут — черт его знает что, хаос сплошной, беготня, суета. Не к добру — тьфу ты, чтоб не накаркать…»

Анвар был редкостный замполит, в «скворечне милюковской» воспитан — боевой и умница. Дело командирское досконально знал, напраслину не нес, и тогда — тоже. Казалось бы, великолепные мужики: ученые, с опытом, не со двора собраны, а ералаш получился — впору на экран, на потеху детям.

Боевые расчеты определились, по команде заняли места в боевых машинах. Вижу, к машине прапорщика Кучкарова в самый последний момент, уже после команды «Заводи», подскочил какой-то грузный дядька. Не разглядел я его — в своих шлемах они все на инопланетян были похожи. Потом уже, в госпитале, Валерий Емышев сказал мне: «Это ж Володя Бояринов был. Он прямо с моей стороны подскочил: „Ребята, ребята, меня забыли! Куда мне сесть?“ Кое-как впопыхах разместились, Бояринов у самой двери. Сергей Кувылин говорит: „Товарищ полковник, вот здесь кнопка, рычаг будете открывать, я не дотянусь“. „Добро, добро, — отвечает, — едем“.»

Была некоторая несогласованность в действиях; не исключено, что и волнение сказывалось. Ведь все были на пределе — и начальники, и мы. А вообще, лучше бы не хватило места Григорию Ивановичу…

Я приказал машины не заводить. Хотя мы афганцев приучали к неряшливому шуму армейских «раздолбаев» — машины по ночам умышленно заводили в неурочный час и прогревали их до исступленного рева, тем самым притупляя бдительность врага.