Мутабор

– Салам, – подсел я к нему за столик, – как дела?

– Салам! – бросил он исподлобья тяжелый взгляд.

Под прицелом этого взгляда и под мелодичную витиеватость кашеварской речи мне очень захотелось быть не в холодном каменном Питере, не в этой заблеванной пивной, с высохшим полумесяцем-воблой и тяжелой пенистой кружкой-облаком на фоне серого с разводами низкого свода. А быть у себя в цветущем Кашеваре, где июльская ночь, темная и сочная, словно спелая слива.

2

В летние ночи за окном так много разноперых звезд, и когда лежишь на траве в июле, да еще под открытым небом, кажется, что вот они у тебя над головой – только протяни руку. А дальше, у линии горизонта, они плавно переходят в усеявшие склоны небосвода алые маки.

Ну чем не рай? Горы раскинулись веером-забором, словно хвост павлина, с северной стороны. Одинокое облако, слон-гренадер в сером бушлате, охраняет вход. Царственный лев-поэт полумесяцем изогнул лапу, наложив ее на замок ворот, а у дырки в заборе, у лужи, именуемой географами почему-то не озером, а морем, приютился огромный чеширский хряк – соляной холм. И он даже не пошевелится и не почешется, пока вы хитростью не попытаетесь пролезть в лазейку, нарушая его покойный сон.

Но это все в мечтах. А сейчас я сижу под низким сводом пивнушки, возле Мухи, и гляжу, как нос товарища превращается в красную сливу, а уши в вареную компотную грушу. И как засаленная толстая щека плавает в лужице пива.

– Эй, дружище, – тереблю я друга по загривку, просунув руку в лаз между выстроившимися в ряд пустыми бутылками, – проснись, приятель!

– У-у-у, – машет он головой.

– Нам пора идти! – хлопаю его по другой щеке.

– Никуда я с тобой не пойду, – глядит на меня мутными глазами Муха.

От одной только мысли, что он целый день заказывал себе пиво, одну бутылку за другой, да еще мешал пиво с крепленой дынно-абрикосовой и грушево-сливовой настойкой, той самой что я принес вместе с банными принадлежностями, – от одной этой мысли я сам стал пьянеть.

– А что ты собираешься делать? – опять стал я будить Муху.

– Буду пить дальше, – проснулся Муха и тут же начал сдирать перочинным ножом обертку из серебристой фольги, и в эти минуты мне казалось, что он резал перочинным ножом фрукты, дыни и абрикосы, а потом буль, буль, буль – прямо из горла. Отчего его губы налились иссиня-черным и иссиня-красным, как июльская ночь.

– Пить где? Заведение уже закрывается!!

Но в ответ только буль-буль-буль. Новая порция прямо из горла.

3

Ой, как было бы хорошо оказаться сегодня не в недружелюбном Питере, где у меня ничего не получается, а в родном кишлаке Гулизоре, где меня многие любят за один факт моего существования. И где не надо испытывать чувство стыда в тот момент, когда охранник с барменом, обкладывая матюгами, за шкирку вытаскивают твоего товарища на улицу. Не надо никого уговаривать и никому доказывать несколько минут подряд, что твой друг вовсе не пьяница. А как в детстве, – когда все так просто и понятно, когда у тебя есть только один друг, домашний осел, – вести, не спеша, своего верного друга за обжеванную, обожженную солнцем уздечку. И самому важно идти по кишлаку с чувством собственного достоинства. А луна, как пышная лампада, освещает каждую пылинку-песчинку и меня, и друга, превращая нас в самую нужную частицу сада.

Потому что сдается мне, что мой друг – он ишак, он такой странный, особенно когда я пытаюсь затащить его на последний троллейбус.

– Нет, – говорит он, – не поеду я на этом троллейбусе, он идет слишком медленно. Я знаю, такие троллейбусы ходят из Хивы в Ургенч, пока на них доедешь, изжаришься, словно в печке.

– Не умничай, – говорю я, – ты же не хуже меня знаешь, что мы не в Ургенче и даже не в Урумчи, а в северном городе. И что, может быть, не будет уже ни одного троллейбуса, и мы запросто замерзнем и окоченеем. А на такси мы не можем позволить себе кататься. Так и придется идти пешком, подвергая себя опасности продрогнуть и заболеть.

– Согласен, – машет головой мой друг, – в Урумчи нам не надо, нам надо в другую сторону, в Кашевар.

Но от Ургенча и Урумчи до Кашевара рукой подать. А ты знаешь, что сегодня происходит в Кашеваре?

– Нет, – упрямо тащу я Муху вверх по лестнице.

– Фьють! – свистит мой осел, упирая руки в боки, а ноги в пол. – Ты знаешь, друг, в Кашеваре такие чудеса сегодня могут случиться! Там столько народу на площади центральной собралось, и их оттуда спецназ сдвинуть не может.

– Надеюсь, мы до спецназа не дойдем, – напрягаюсь я. Из пивнушки вытащить Муху мне помогли охранник и бармен. Но как только мы общими усилиями справились, бармен и охранник отряхнули руки и оставили меня один на один с Мухой.

4