– Оставит, – кивнув караульному, сказала Святая и повторила: – Только не задерживайся! Да ты и сам быстро поймешь, что тебе не о чем с ним говорить. А я пока спокойно поем.
Идти пришлось и впрямь недолго, камера, в которой держали Пистолетца, оказалась на том же уровне, что и импровизированная «противопожарная» столовая. Агент Деда Мороза сидел в темной комнатушке, перегороженной надвое решеткой из толстых железных прутьев. Сопровождавший мутанта храмовник, включив тусклую лампочку, оставил его по эту сторону решетки и, перед тем как закрыть за собой дверь, бросил:
– Постучишься, когда закончишь.
Как только он вышел, Глеб приблизился к решетке. За ней на деревянном топчане сидел Пистолетец. Впрочем, нет. Это и в самом деле был уже никакой не Пистолетец, и даже не Лик, которого мутант тоже сейчас хорошо помнил, а именно Анатолий Денисов – равнодушно-отрешенный, знающий себе цену и прекрасно понимающий, что его ждет в самом недалеком будущем.
– Здравствуй, – выдавил Глеб.
– Мне недолго осталось здравствовать, – криво усмехнулся Анатолий. – Но я рад тебя видеть, спасибо, что пришел. Хочешь в меня плюнуть или просто позлорадствовать?
– Нет, – скрипнул зубами мутант. – Не меряй всех по себе.
– Тогда зачем ты пришел?
– Поговорить.
– А разве есть о чем?
– Ты считаешь, что не о чем? Для тебя все те годы, что мы провели вместе – это ничто?
– Какая разница, чем они являются для меня, – снова скривился узник. – Ведь ты о них все равно не помнишь.
– Уже помню, – взялся обеими руками за решетку Глеб и приблизил к ней лицо, коснувшись лбом и щекой холодных прутьев. – Но даже если бы не помнил прошлые годы, я бы все равно не забыл наши последние дни.
– Их тем более стоит забыть. Ты ведь прекрасно знаешь, что я просто играл.
– Играл в дружбу? У тебя хорошо получилось.
– Что ты хочешь? – снова спросил Анатолий, и мутант явно услышал в его голосе ноты тоски и боли. – К чему все эти слова?
– Эти, может, и ни к чему. Но ты помнишь, что я сказал тебе там, возле Деревеньки?… Я сказал, что навсегда запомню, что ты для нас сделал. И обещал не забывать этого до самой смерти, даже если откажет вся остальная моя память.
– Помню, и что? – пожал плечами бывший Лик-Пистолетец.
– То, что это уже не просто слова. Я сделаю все, чтобы тебя отпустили.
– Меня и так скоро отпустят. На тот свет.
– Нет! Я уговорю мать этого не делать! И потом, Дед Мороз говорил мне, что без его разрешения храмовники ни одного мутанта не расстреливают.
– Без разрешения да – не расстреливают. Потому что патронов мало. Чаще вешают. С разрешением, конечно. А иногда и помочь просят.
– Ты сейчас ёрничаешь, а я серьезно.
– И я серьезно. Ты что же, и впрямь думаешь, что морозовцы и храмовники чем-то отличаются друг от друга? Что Дед Мороз и Святая враги? Нет, они уже давным-давно союзники. А общий враг у них один и тот же – «дикие». Ведь и Деду Морозу, не говоря уже о Святой, они в Устюге совершенно не нужны: их где-то потребовалось бы расселять, чем-то кормить, следить за порядком… Кому это надо, когда жить и есть самим уже негде и нечего? А сейчас, когда эти глупцы напали на «галеру» храмовников, они и вовсе дали в руки обоим городским главарям по козырю – теперь Святой можно с полным правом начать против «диких» самую настоящую войну, а Дед Мороз тоже имеет оправдание, чтобы не вмешиваться – ведь Святая и в самом деле не зачинщик этой войны, она всего лишь «адекватно реагирует» в ответ на начатые «дикими» действия. Так что все при своих – и все довольны. А ты говоришь, без разрешения не казнят. Все разрешения давно уже выданы. Да и Деду Морозу я в любом случае больше не нужен.
– За тебя я все равно буду просить! – упрямо повторил Глеб. – Буду требовать, умолять, но своего добьюсь любыми путями.
– Добьешься – хорошо, я не против, – сказал Анатолий, пристально глянув в глаза мутанта. – Но и не добьешься, так себя не вини. В любом случае спасибо тебе. Мне теперь и умирать легче будет.
– Почему? – не понял Глеб.
– Потому что прав ты, для меня проведенные вместе с тобой годы – не пустой звук. А знать, что и для тебя тоже… Что ты… – узник встал, тоже подошел к решетке, взялся за нее так же, как и мутант, приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Глеба и прошептал едва слышно: – И… ты ведь понимаешь, что лично тебя я никогда не предавал?…
– Понимаю, – ответил мутант. – Ты никого не предавал. А для меня ты был и остался другом.
– Спасибо, – положил Анатолий шестипалую ладонь на ладонь Глеба, а потом вновь отошел от решетки и сел на топчан. – Теперь иди. Оставайся собой. Вижу, что свою работу я хорошо выполнил.
Глеб уже повернулся, чтобы шагнуть к двери, как бывший Лик-Пистолетец сказал:
– И вот еще что. Если встретишь Сашка, скажи, чтобы тоже не думал обо мне плохо. Хороший парнишка, жалко, если пропал.
– Не пропал, – обернулся мутант к решетке с улыбкой, – нашелся. И не парнишка это, а девушка. Обвела она нас вокруг пальца. И «коросты» себе специально наклеила, чтобы «морозильники» в Лузе на нее не зарились.