Дед Куров целый день ходил по лесу, всю вторую заставу прошел, потом первую на четвереньках излазил, но говорил, мол, даже следов не нашел. Одну ночь где‑то в засаде просидел, следующую с револьвером в кармане окрест села бродил, чуть ли не уподобившись мутанту, но вроде бы опять, кроме контрабандистов, никого не встретил. Хотя верить старому партизану было трудно, и увидит кого, так под пыткой не признается. Это не то, что его болтливая бабка Сова.
Одно было известно точно: дед напоролся на милицейский патруль, который тоже кого‑то караулил и который поставил ветерана, невзирая на возраст, под автомат, обыскал и отнял наган. Едва отбоярился от содержания под стражей за незаконное хранение и ношение оружия и по старости был выпущен под строгий домашний арест.
Ну ладно дед – Шурка Вовченко каждый день мутантов искал в свободное от службы время. Да и на службе через телескоп все окрестности Братково осматривал, вынудил пограничника Чернобая видеокамеры перенацелить с государственной границы на подходы к ней и настроить так, чтоб реагировали на всякое движение.
– Ну и що тоби треба, мутант ты атомный? – спросила. – Що шукаеш‑то, дыво болотне? Спырту немае, нарко‑тыкив немае, одын йод залышывся! И простроченый норсульфазол.
От ее такой речи леший словно завороженный сделался, выпустил медичку, а та бегом на таможню и в калитку застучала. Дежурил сам Николай Волков и, поскольку учил мову, не спал, границу отворил и сразу оживился при виде первой красавицы.
– Ксаночка, ластивка моя! – в тот час же распустил перья известный на всю округу бабник. – Ну, иди до мене! – И приобнял, в щеку чмокнул.
Несмотря на конкуренцию с отцом Оксаны, отношения у них оставались свойские, игриво‑приятельские, как у потенциальных женихов с засидевшимися в невестах дивчинами. Когда у Волкова жену посадили, а ее Юрко все еще алмазы в Якутии добывал, Мыкола всерьез думал посвататься к первой красавице Братково. Но она тогда еще совсем казалась недоступной, на всех мужчин поглядывала с брезгливостью, да и к самому Дременко было на кривой козе не подъехать. К тому же мешали отношения с крестным, дедом Куровым, который считал Оксану чуть ли не своей снохой. Но с годами ожидания и перед угрозой оказаться в старых девах она утратила былую надменность, обтерлась, как долго носимый последний пятак в кармане, и начала потихоньку поблескивать для всех. С нею даже стало можно душевно поговорить, но редко, лишь в тех случаях, когда сама того захочет.
Привычная к приставаниям мужиков, дочка головы администрации постояла смирно несколько секунд и спросила:
– Ну что, потискал?
– Ох, и солодкая ж ты дивчина! А який от тебе аромат, м‑м! – Мыкола хоть и пытался говорить на украинском языке, но все сбивался на не пойми какой.
– Да я вспотела вся, бегаю с утра…
– Та ж це и смачно! Ох, и зьив бы я тебя, смаковитую! Она вывернулась:
– От одного мутанта только что вырвалась, тут другой…
– А шо, и ты мутанта бачила?
– Возле твоих ворот бродит! Вон, смотри, на руках синяки остались. Лапами своими схватил! Хоть бы ты вышел, отогнал…
– Тю! А дальше‑то шо было?
– Да ничего, – отмахнулась Оксана. – Некогда мне… Москальская таможня открыта, нет?
– Вовченко з прикордонником до своих хат пиихалы, – «блистал» мовой таможенник. – Сидай! Расскажи про мутанта.
– В другой раз. У Котенко жена рожает… Я через калитку махну?
А Волков руки растопырил и впрямь, как мутант, схватить норовит – ему бы только позабавиться от скуки и пока Тамарка его не видит:
– Не положено, священне порубежье!
– Какое там порубежье? У Ленки воды отходят!
– Без особыстого догляду не можна! Ты шо за пазуху сховала, Ксаночка? Побачить треба! А в баульчике наркотики е? В декларацию вноси!
– Хватит дурачиться, Мыкола! Лучше помоги через калитку перелезть!