Мутанты

Несмотря на ранний вечер и еще не зашедшее солнце, на российской таможне отчего‑то повсюду горели фонари, подсветка на стальных разделителях движения и мощный прожектор, освещавший КПП. Несколько чутких видеокамер в автоматическом режиме отслеживали подъездные пути, хотя ворота были на замке, шлагбаум опущен и не то что грузовиков в терминале – ни единого человека не было видно вплоть до горизонта. В том числе, ни Волкова, ни Во‑вченко. Оксана подъехала к досмотровому коридору, посигналила, однако ничего, кроме гулкого эха под сводом башни, в ответ не прозвучало. Таможня напоминала оставленный командой и пассажирами новенький, красивый и яркий, океанский лайнер в Бермудском треугольнике, шедший куда‑то сразу под двумя флагами.

Оксана ходила через таможню иногда по нескольку раз на дню и не один год, но такого еще не бывало. На миг ей стало жутковато: уж не случилось ли чего в мире, пока беседовала с Совой и с отцом отваживалась? Не приведи бог, опять какой‑нибудь Чернобыль взорвался или угроза терроризма. Люди эвакуировались, и осталась она одна…

И только подумала так, как увидела, что вдоль стены бежит Шурка Вовченко, вспотевший, форменная рубашка изорвана, погоны болтаются, фуражка козырьком на ухо и лицо сосредоточенно‑растерянное, словно слабительное принял, а туалета близко нет. Бежит, оглядывается, рыщет глазами по сторонам. В столь неприглядном виде зреть его еще не приходилось, поскольку начальник российского таможенного пункта отличался строгостью, аккуратностью и был в чести не только у своего руководства, но и у районного главы Пухна‑ренкова. Можно сказать, Вовченко был истинным, прирожденным жрецом таможенного храма, ибо считал таможню единственным величайшим изобретением человечества, которое соединяло исторические эпохи. Со временем рушилось все: могучие империи, великие союзы, государственные режимы, а таможня оставалась незыблемой и вечной, – которой не миновать, как не миновать проливов мореходам, вздумавшим плыть вокруг света. Москали и так были мастера придумывать всякие налоги, сборы и штрафы, как, например, за порчу воздуха иностранцами и незаконную перевозку земли через границу в виде грязи на колесах машин. Но дотошный и государственно мыслящий Вовченко изобрел такую таможенную пошлину, что прославился на всю страну. А надоумил его украинский коллега Мыкола Волков, слушая речь которого Шурка задумался: а почему хохлы бесплатно говорят по‑русски? Если всякий товар и, в том числе, информация и интеллектуальная собственность подлежат таможенному контролю и налогообложению на границе, то отчего такое богатство, как русский язык, должно за просто так уплывать за рубеж и там использоваться? Какой‑нибудь певчишка песенку из трех слов спел – уже товар, незаконный диск выпустил – контрафакт, можно за решетку садить. А тут целый язык, великий и могучий пласт высокой культуры! Хохлы, они же хитрые и скупые, из экономии не хотят на мове балакать, норовят воспользоваться на халяву чужим языком. Это ведь какие открываются возможности пополнить госбюджет?! В Украине‑то семьдесят процентов народу бесплатно потребляют чужой продукт! На районном уровне закон Во‑вченко (а его так и назвали) приняли и теперь продавливали аналогичный в Госдуме. Однако в ответ депутат Кушнер стал лоббировать такой же закон в Верховной Раде, мол, считай, пол‑Тюмени, пол‑Якутии, пол‑Сахалина и даже в какой‑то Самойловке Саратовской области говорят на мове! Налицо использование чужой собственности!

В общем, борьба законов завязалась нешуточная, а скромный инициатор служил на рядовом таможенном пункте.

Сейчас же от непрезентабельного вида Вовченко у Оксаны сначала сердце оборвалось:

– Война!

А отчего еще может такое быть, что таможенный храм брошен, жрецов не видать, чистилище и прилегающие к нему улицы пусты и тишина вокруг зловещая, как перед грозой? Но секундой позже озарило – да это, наверное, мутант всех людей распугал! И, должно быть, за Шуркой гонится.

Достала монтажку, вышла из машины и стоит, поджидает.
Но нет вроде, Вовченко один бежит, за ним никого. Все лицо и грудь будто медвежьей лапой расцарапано, левый глаз уже распух, синевой наливается, правый же безумный, ничего не видит. Мимо Оксаны сквозанул и к таможне, давай дверь отпирать. Сам же затравленно озирается, стонет и сказать ничего не может.

– Мутант? – высказала свою догадку.