Уже по дороге Мыкола решил не наматывать лишние километры до Братково и не рисковать, перетаскивая груз через хату крестного, а пойти запасным «окном» на двенадцатом километре, который сдала ему Любка Когут. Батько даже не обсуждал подобные вопросы, уже всецело полагаясь на добычливого и везучего Волкова, поэтому они свернули на лесовозную дорогу и спустя полчаса уже были в районе пограничного перехода. И только здесь Гуменник проверил связь и отдал распоряжение охране резиденции, чтобы подали две машины к «окну» по ту сторону границы.
Тоннель под стеной, отрытый китайцами, хоть и был низковат, едва проползти на четвереньках, но зато прямой, как стрела, и укрепленный, как в метро, пластмассовой гофрированной трубой, куда ни капли воды не попадало. Телохранителя запрягли в веревочные постромки, и он без единой остановки протащил груз все триста метров. Причем мутанта трясло, однако он даже не проснулся, и его могучий храп лишний раз подтверждал, что был отловлен хоть и быстро состарившийся, однако вполне еще здоровый самец. Лишь на украинской территории, когда начало светать, по-настоящему первый раз перевели дух, поджидая машину. Еще недавно строгий и неприступный батько Гуменник тут расслабился, достал из рюкзака увесистую бутылку виски, пустив ее, согласно славянскому обычаю, по кругу, как братину, но по американской привычке с питием из горла. И, скоро захмелев, взял отнятую у Совы трехлинейку, повесил бутылку на куст и с одного выстрела разнес ее вдребезги. Американец заинтересовался, стал разглядывать винтовку, ощупывать деревянные накладки, а поскольку другой бутылки не оказалось, то Мыкола водрузил на ветку свою камуфляжную кепку. Джон оказался стрелком еще лучшим, ибо всадил пулю точно над козырьком – в точку, которую прежде указал. Батько, как выяснилось, мог быть еще и щедрым, поскольку в тот же час вручил ему трехлинейку:
– Це вид чистого запоризького серця пивничноатлантичному блоку!
Американец так расчувствовался, что они обнялись под недоуменно-ревнивым взглядом переводчика, но на том роздых закончился, ибо подкатили автомобили, и из первого вышел сам пан Кушнер. Как всегда, он был с трубкой возле уха и с кем-то говорил на английском, причем одновременно поздравляя присутствующих с удачной охотой на русском. Мутанта быстро загрузили на заднее сиденье, куда забрался и американец, заботливо положив его голову к себе на колени. После чего расселись по машинам остальные и тут же поехали в резиденцию. Мыкола угодил между переводчиком и телохранителем, которые промокли насквозь от пота, и теперь чувствовал себя как меж двух осклизлых сазанов – от обоих резко воняло тухнущей рыбой, и привыкнуть к этому запаху было невозможно. Даже от мутанта пахло куда лучше – знакомым с юности, когда он ездил за отцом в Витемлю, запахом немытого тела. Волков старался дышать ртом, но все равно не получилось: рвотный позыв настиг внезапно, и сидевший впереди батько велел остановиться.
– Укачало, – процедил Мыкола, дабы не выдавать истинных ощущений и своего порока – острого, до аллергического зуда, нюха.
– Меня когда-то в авиационное училище из-за этого не взяли, – уже по-дружески признался Гуменник. – Вестибулярный аппарат… Погоди, а это что у тебя?
– Где?
– На лоби! – засмеялся батько. – Дывытеся, хлопци! В Мыколы ще одне око! – И, сдернув с него кепку, показал пулевую пробоину.
А Волкову уже было не до смеха, он кое-как выпутался из машины и отскочил в сторону.
– Мыкола! – все еще веселился Гуменник. – Ты що, теж мутант?!
На улице Волков отдышался, умылся росой и, будто в газовую камеру, вновь полез в салон. Правда, ему уступили место у окна с опущенным стеклом, да и ехать после батькиной шутки как-то стало веселее, и все равно пытка продолжалась до самой резиденции – сам уже дышал, как рыба, хватая ртом забортный воздух.
Машины с ходу влетели во двор, раскатились по углам, и все кругом сразу забегали, засуетились. Даже Сильвестр Маркович, хоть трубку от уха не отнимал, отдавал какие-то приказания условными знаками. Американец носился с добычей, как с писаной торбой: сначала самолично унес в особняк, но из-за холодного кондиционера вскоре вытащил во двор, положил в шезлонг возле альпийской горки и включил фонтан. И только Гуменник с Мыколой, как организаторы и исполнители удачной охоты, отдыхали. Сидели утомленные, словно отработавшие на ринге бойцы, в пляжных креслах, тянули пиво, и не хватало лишь негра с полотенцем или опахалом.
– Ну що, Мыкола? – устало спросил батько, хлопнув его по плечу. – Ну що, Мыкола. Прыйшла годына. Особысто зроблю тоби стрыжку.
– Может, я в перукарню зайду? – всего на секунду усомнился тот.
– Та навищо? – Гуменник подозвал знаком телохранителя: – Лях! Треба прывесты мого брата в порядок.
Тот, словно и ждал команды, невесть откуда вынул инструмент и даже мыльницу с намыленным помазком.
– Готовый до обряду козачьему?
– А як же! – искренне согласился Мыкола. – Усегда готовый, батько!
– Зараз и зробымо.