Мутное дело

Родильница была измучена, но категорически отказалась от антибиотиков и прививок. Об этом случае узнали пресса, телевидение. Начали атаковать звонками роддом, возмущаться…

Молодая мать подписала все бумаги и, едва младенец окреп, уехала с мужем. Сейчас живут затворниками. Как только объявится незнакомец в Ключах — дверь на крюк, и смотрят сквозь щёлочку в занавеске. Патронажную сестру привозит тот же охотовед на снегоходе. Оба ругаются.

Сейчас в семье ждут второго малыша…

Бойкий бормочущий родник не замерзает даже в лютые морозы. Под старой раскидистой ивой — оледенелый сруб, в котором накапливается вода. Сейчас вместо воды — густая снежная «манная» кашица, шуга. Тут же — доска объявлений, из которых я узнаю о прошедшей святочной неделе.

В этот день понаехало машин, навезли детей и внуков. Писку, визгу! Катались с горки на «ватрушках» и ледянках, брали штурмом снежные крепости, запускали фейерверки.

Потом жгли костёр, чтобы с дымом ушли все напасти, беды и печали. Потом — баня, потом — чаепитие с мёдом, пряниками, пирогами, конфетами.

Сейчас дым вьётся всего из четырёх труб.

— А остальные дома?

— Остальные на замках — до лета.

Что же делали оставшиеся жители, когда не было электричества, когда в четыре часа темнело? Алёна удивилась:

— Мне никогда не было и не бывает скучно наедине с собой. Вот, веду дневник. Много думаю о себе, о людях. Планирую, как обустроить поместье. Постоянно слежу за собой: чтобы думалось только о хорошем, добром. Посылаю светлые мысли родным, всем живущим на Земле… Ну, пойдёмте пить чай к Нине Антоновне. У неё масло, хлеб, мёд — всё своё.

Нина Антоновна — румяная, полненькая, светлая женщина, скребёт лопатой крыльцо. На ней яркий жёлто-голубой комбинезон — что твоя лыжница со швейцарского курорта.

Её изба, в отличие от мечтательницы Алёны, со всех сторон домовито окружена стайками, сараями. Они с мужем — пенсионеры. Держат коз, поросёнка, кур, кроликов, пчёл.

Раз в неделю из города приезжают дети. Помогут по хозяйству, раскидают снег, почистят от навоза стайки, попарятся в бане. Заполнят багажники экологически чистыми продуктами — и уедут.

Раньше, по привычке, сумками возили родителям лекарства. Нина Антоновна с мужем — гипертоники, диабетики, сердечники, ревматики и прочая, и прочая… Потом меньше стали лекарства возить. Потом вовсе перестали! Уединение, покой, чудодейственный чистый воздух, чистое питание исцелили!

— Поезжайте-ка по деревням: все фермы разорены, — сокрушается Нина Антоновна, хлопотливо накрывая на стол. — А городские прилавки ломятся от молочных продуктов — откуда?! Всё пальмовый жир, один пальмовый жир!

Его раньше на мыло пускали. А сейчас — в молочку. Сыр, творог, йогурт, сметана — пальма, сплошная пальма! — волнуется она.

Мягкое домашнее сливочное маслице мы намазываем на домашний же, удивительно вкусный, хрустящий хлеб. Как бисквит, только не сладкий. Масло слегка прогоркло. Зима нынче тёплая, а холодильник забарахлил. Ждут мастера из города.

Масло она сбивает, покачивая миску со снятыми сливками туда-сюда и напевая русские народные песни. Она их записала много на флэшку.

Продолжает о наболевшем:

— Сколько раз я в городских супермаркетах возвращала кислые, осклизлые сосиски. А зелёную ядовитую картошку? А тухлую рыбу?!

Продавцы скривятся и унесут. Думаете, унесут, чтобы выбросить? Как бы не так! Они потом эту тухлятину сбывают в общепит. Или пускают в начинку для пиццы, в салаты разные! У них безотходное производство. Помните про капиталиста, который при трёхстах процентах прибыли пойдёт на любое преступление?! — Нина Антоновна испуганно округляет добрые голубые глаза. — При мне молодая мамочка брала салат. Сынок, годика три, её теребит:

— С колбасой возьми побольше!

Я ей говорю:

— Мамочка, что же вы ребёночка падалью травите?!

Она молча рассовала судки с салатами — и к выходу. Я её догоняю, на ходу пытаюсь объяснить про салаты. А она:

— Женщина, вы что, чокнутая? Отстаньте, а то милицию вызову!

Нина Антоновна задумывается:

— Жалко, жалко деток. Как перевернуть ситуацию, преодолеть нашу пищевую безграмотность? Ума не приложу!

— Ну, хватит портить нашей гостье аппетит, — командует Алёна. Смотрит на часы: — Вы не видели, Паша проснулся? Вроде, занавески раздёрнуты…

Заметьте, времени три часа дня.

— Паша — активный блоггер, — объясняет Алёна. — Сидит на чердаке в наших засыпанных снегом Ключах — а его дневники во всём мире читают. Ночи проводит в сети, днём отсыпается.

Паша оказался долговязым, всклокоченным со сна юношей с длинным, несколько лошадиным лицом. Его избёнка состоит из одной большой пустой комнаты с замёрзшей китайской розой в горшке. На утеплённый чердак (его Паша называет мансардой) ведёт хлипкая лесенка. Потолок зарос пушистым снегом.

— Конденсат, — объясняет Паша. — Ща печурку растопим, будет Ташкент.

— Паша — наш проводничок, занимается благим делом. Ищет по всему свету сподвижников, соратников. Звенит как чистый серебряный колокольчик, не даёт уснуть человеческой совести. Да, Паша?

Алёна, прикрыв глаза, на память читает: