Muto boyz

Это был эндшпиль, развязка, финиш. У Чикатилы всё пришло в норму. Я думал, что в норму всё пришло только у меня — когда-то я обвинял в этом голландское посольство, невезуху, случай. Но всё оказалось хитрее, запутаннее, интереснее, чем тупое противопоставление молодого успешного и отвязного раздолбая — я же говорю, реальность не терпит противопоставлений.

…На следующий день, уже ближе к вечеру, мы оба уехали. Нам нечего было больше ловить на этом долбаном семинаре — смеяться два дня подряд над одним и тем же было глупо, да и вообще.

Всю дорогу Чикатило травил байки про свою мошенническую жизнь, а я рассказывал про Нэцкэ, Илону и Свинью — у меня тоже получалось смешно, да, наверное, это и на самом деле было смешно. Я ничего не говорил Чикатиле по поводу прочитанного, а он не спрашивал моего мнения. По-моему, нас обоих это устраивало.

Уже на подступах к Москве я полез в карман за сигаретами и нащупал упаковку розовых кроличьих витаминов. Черт, а ведь мы напрочь забыли учинить главное шоу. Хотя, скорее всего, ничего бы у нас не получилось: впечатление создавалось такое, что эти парни не повелись бы на «пинки», эти парни велись только на водку.

— Смотри, Чик, — сказал я, протягивая упаковку. — Они так и не были задействованы.

Чикатило щёлкнул по носу мохнатого чёртика, посмотрел на меня не в меру серьёзным взглядом и как-то медленно, чуть ли не по буквам, произнёс:

— Ничего, добрый самаритянин. Когда-нибудь оно ещё сработает.

Мы оба знали, что это не так.

ЭПИЛОГ — XXI

АВТОСАЛОН: «Дэу-нексия»

С тех самых пор я больше не видел Чикатилу. Мы были не настолько глупы, чтобы дружить семьями.

Мы были также не настолько глупы, чтобы просто поддерживать отношения. Встречаться раз в три недели и вспоминать прошлое после стандартных «как-работа-как-семья», ответы на которые один не произносит, а другой не слушает. Потому что это — для старых пердунов, динозавров, рыб латимерий. А мы ведь были ещё молодыми — да у нас вообще всё только начиналось, всё находилось всего лишь на старте.

Вещи существуют не только в настоящем, но и в прошедшем времени. Причём на общую ценность вещи эта грамматическая категория не влияет. Ценным бывает не только происходящее сейчас, но и происходившее раньше (которое в английском обозначается как perfect, или совершенное). Нас обоих больше интересовала эта самая общая ценность: если и была в мире такая вещь, как наши отношения с Чикатилой, ей лучше было оставаться законченным действием. Совершенным или совершённым — «е» меняется на «ё», не изменяя при этом сути. Наверное, именно поэтому буквочка «ё» в печатных текстах обычно игнорируется.

Поначалу мы перезванивались — сначала раз в неделю, потом раз в две, потом в три. И так далее по нисходящей. Договаривались созвониться на выходные и попить пивка, покурить ганджи. А к выходным выяснялось, что Ленину (Настину) маму надо кровь из носу везти к доктору, который живёт на другом конце Москвы.

Потом мы поняли, что глупо сопротивляться естественному ходу событий, и стали созваниваться раз в полгода. Не договариваясь о воскресном пивеган-дже — просто из любопытства. Для того чтобы поставить в каком-то своём регистре очередную галочку: тот-то сейчас там-то, занимается тем-то. Бесцветную, неэмоциональную галочку. Это называется — размеренная жизнь, когда всё здорово.

У Чикатилы всё пошло (номинально) вверх после той первой книжки. О нём заговорили. Его перевели на английский и стали везде печатать — не то чтобы глобально, но так, что можно было получать нормальные деньги и нигде при этом не работать. Чикатило решил свою извечную проблему. Ему больше не надо было корпеть над газетами, озаглавленными красным словом «Работа».

Хотя от этого теперь было ни холодно, ни жарко. Наверное.

Я иногда глупо мечтал о том, чтобы Чикатило выкинул какой-нибудь отвратительный фортель, сделал что-нибудь злое и херовое. Полил бы меня грязью в каком-нибудь теле- или газетном интервью. Пустил бы по общим знакомым скабрезный слух про мою гражданскую жену. С экрана телевизора в конце концов назвал бы себя новым Иисусом или сверхчеловеком. Тогда наше расхождение в пространстве стало бы ощущаться законным. Нотабене: оно и так было законным, но ЭТИ законы не подразумевают ничьей — вины, а отсутствие виноватого вообще всегда затрудняет людям жизнь.

В ту действительность (1993–1999, как гласит эпитафия) меня уже давно ничто не ввергает — даже звонки Чикатилы (я уже говорил: раз в полгода). Той действительности больше нет. Затянувшееся детство проиграло на своей шарманке полный набор прилагающихся мелодий — так и должно быть, это такая фишка, которая не обсуждается.

Только есть ещё одна фишка — маленькая такая фишечка, красный колпачок из мягкой пластмассы. Если я когда-нибудь напишу книжку о Чикатиле (а я когда-нибудь обязательно напишу книжку о Чикатиле), я напишу только первую серию. Именно про ТУ действительность. Потому что про все остальное никто читать не будет.