Муза

Несмотря на небольшое искажение (вызванное оранжевым светом уличного фонаря у нас над головами), краски нижней части фона напомнили мне придворные портреты ренессансной поры: пестрое лоскутное одеяло полей, окрашенное во все оттенки желтого и зеленого, и нечто вроде маленького белого замка. Небо над полями оказалось темным и менее благопристойным; в его подтеках цвета индиго было нечто от ночного кошмара. От этой картины сразу же возникало чувство противостояния: девушки против льва, объединившиеся перед напастью. И в то же время наслаждающийся этой картиной зритель был вознагражден: прекрасная цветовая палитра таила изысканность… В произведении было нечто ускользающее, что делало его таким притягательным.

– Что думаешь? – спросил Лори. Вне яркого кухонного света черты его лица казались мягче.

– Я? Да я всего лишь машинистка, – ответила я.

– Да брось. Я слышал твои стихи. Вот и из этого сделай стихи.

– Так не получится… – начала я, не сразу догадавшись, что он надо мной подтрунивает. Я смутилась и снова повернулась к картине. –  Полагаю, она очень необычная. Краски, сюжет. Интересно, когда она создана? Не то на прошлой неделе, не то в прошлом веке.

– Или еще раньше, – с готовностью откликнулся Лори.

Я снова окинула взглядом старомодные поля на заднем плане картины, а потом и фигуры.

– Вряд ли. Платье и кардиган девушки, похоже, более современные.

– Как думаешь, это сусальное золото?

Склонившись над картиной, Лори показал пальцем на львиную гриву, развевающиеся пряди которой поблескивали. Голова Лори оказалась совсем рядом с моей, и я почувствовала запах его кожи, с призвуком лосьона после бритья. У меня даже мурашки побежали по телу.

– Оделль? – окликнул он меня.

– Это необычное полотно, – поспешно ответила я, как будто знала, как выглядит обычное полотно. Я выпрямилась. – Мистер Скотт, что вы собираетесь с ним делать?

Лори повернулся ко мне и улыбнулся. Оранжевый свет падал ему на лицо таким образом, что образовалась зловещая тень.

– Мне нравится, когда ты называешь меня «мистер Скотт».

– В таком случае я буду называть тебя Лори.

Он засмеялся, и у меня дрогнула челюсть – я тоже едва не улыбнулась.

– Вряд ли это любительская работа, – предположила я. – А что знала о ней твоя мать?

– Понятия не имею. И знаю я только то, что мама повсюду брала картину с собой. Дома картина всегда была у нее в спальне. Ей не хотелось, чтобы полотно находилось в тех комнатах, где бывали посторонние.

Я указала на инициалы в правой нижней части картины.

– Кто это – И. Р.?

Лори пожал плечами:

– Прозорливость не относится к моим сильным сторонам.

Конечно, у меня возникла масса вопросов: что Лори относил к своим сильным сторонам, суждено ли мне было это узнать, да и почему меня это интересовало – и по этой ли причине я чувствовала себя не в своей тарелке?

Опасаясь, что Лори сможет прочесть мои мысли, я опустила голову и снова посмотрела на девушку на картине. На ней были светло-голубое платье и темный шерстяной кардиган – я даже разглядела вязку косичкой. Голова, которую она держала в руках, была с длинной черной косой, тревожно змеившейся и падавшей на красную землю. К моему удивлению, эта парящая в воздухе, лишенная тела голова вовсе не казалась мертвой. Она словно приглашала меня войти в картину, хотя в ее глазах был оттенок предупреждения. Вообще-то ни одна из фигур не излучала особого радушия. Обе девушки, по-видимому, забыли о присутствии льва, то ли готовившегося к броску, то ли пока затаившегося.

– Мне нужно идти, – сказала я, буквально всучив картину удивленному Лори.

Молодой человек, стихи, «Дюбонне», замужество Синт, картина… Внезапно мне захотелось остаться одной.

Лори взял у меня полотно и закрыл багажник. Потом посмотрел на меня сверху вниз, склонив голову набок.

– У тебя все в порядке? Хочешь, я тебя провожу?

– Да, – ответила я. – То есть нет… У меня все в порядке. У меня все хорошо Спасибо. Извини. Была рада знакомству. Удачи тебе.

Я повернулась и направилась ко входу в многоквартирный дом. Лори окликнул меня.

– Эй, Оделль!

Я обернулась. Он стоял, сунув руки в карманы кожаной куртки и снова ссутулившись.

– Я… знаешь… у тебя и вправду хорошее стихотворение.

– Это всегда требует больше времени, чем вы думаете, мистер Скотт, – сказала я.

Он засмеялся, и я тоже искренне улыбнулась, испытывая облегчение оттого, что больше не стояла в свете уличного фонаря.

5

Когда я была маленькой, мы с мамой каждое воскресенье приходили на обед в дом Синт. Четыре часа дня, большой котелок на плите, каждый подходит и сам зачерпывает себе еду – а после обеда, в половине восьмого, мы придвигали стулья поближе к радиоприемнику и слушали программу Би-би-си «Карибские голоса», единственную передачу, которая имела значение для того, кто мечтал стать писателем.