Муза

Он отложил недочитанное письмо и внимательно посмотрел на дочь.

– Ливви, что мне было делать? Я не мог оставить тебя одну. Твоя мать…

– Ты мог оставить меня одну. Или с друзьями.

– Ты постоянно говоришь, что у тебя нет друзей.

– Есть… есть кое-что, чем я хотела бы заняться.

– Например?

Она машинально тронула карман пижамной курточки.

– Ничего. Это я так.

– Насколько я понимаю, Лондон тебя интересовал мало.

Олив ничего не ответила, поскольку вдруг заметила в саду двух незнакомцев, стоящих у фонтана, там, где заканчивался газон, опоясывающий дом. Это была молодая пара, и они даже не пытались спрятаться. Женщина, у которой наискось через плечо висела кожаная сумка, похоже, чувствовала себя как дома в этом саду, где на месте помидоров, баклажанов и салата, радовавших глаз в ту пору, когда до урожая кому-то еще было дело, нынче стелился один сушняк на выжженной почве.

Мужчина, руки в карманы, стоял с поникшими плечами и опущенной головой, зато женщина в открытую разглядывала мускулистого сатира, позирующего в бездействующем фонтане. Потом она закрыла глаза и втянула носом воздух. Олив тоже вдохнула едва уловимые запахи прогоревшего древесного угля и зарослей шалфея, ощутив всю пустоту этого места, атмосферу брошенности. И подумала, а нельзя ли снова запустить фонтан.

Пара приближалась к дому с упорством горных козлов, избегающих кроличьих нор и булыжников в своем неумолимом желании дойти до цели. Олив даже встрепенулась: вот это уверенность в себе. Они с отцом следили за их движением, слыша, как папоротник похрустывает у них под ногами.

Женщина оказалась моложе, чем Олив поначалу подумала. Темные глаза, интригующе увесистая наплечная сумка. Нос и рот маленькие, а кожа блестящая, как лесной орех. Платье простое, черное, с длинными рукавами, застегнутыми на запястьях. Густые темные волосы заплетены в длинную косу, но когда она развернулась в сторону Гарольда, коса блеснула рыжиной на утреннем солнце.

Мужчина, практически брюнет, немного постарше, лет двадцать пять. Видимо, супружеская пара. Олив не сводила с него глаз. Лицо тосканского аристократа, поджарое тело боксера веса пера. Отутюженные синие брюки, открытая рубашка вроде тех, какие она видела на работягах в поле, только у него новехонькая, а у работяг изношенные. Лицо тонкой лепки, подвижные губы. Его темно-карие глаза послали в сторону Олив электрический разряд. Муж и жена? Она откровенно на них таращилась, не в силах отвести взгляд.

– Мы несем хлеб, – сказал мужчина по-английски, с акцентом, а его компаньонка полезла в сумку и продемонстрировала батон.

Гарольд радостно захлопал в ладоши.

– Вот так удача! Я умираю с голоду. Давайте сюда.

Пара приблизилась к веранде. Хотя Олив была примерно одного роста с девушкой, она поежилась, чувствуя себя рядом с ними верзилой из-за слишком длинных, действующих независимо от нее рук и слишком крупной головы. Угораздило же ее выйти, как школьнице, в пижаме!

Девушка ткнула себя в грудь.

– Me llamo Teresa Robles, – сказала она, произнеся свою фамилию на испанский манер: Row-blez.

– Me llamo Isaac Robles, – сказал мужчина.

– Llamo Olive Schloss[27].

Она его жена, снова подумала Олив, иначе зачем бы он пришел с ней в столь ранний час? Пара захихикала, что вызвало у нее приступ ярости. Может, Олив по-испански звучит смешно, но все же не настолько, как если бы ее звали Анчоусом или Абрикосом. Ее всегда дразнили: сначала во дворе – Олив Ойл, как подружку героя комиксов Попая[28], а подростком – Оливкой, как украшение к коктейлю. И вот сейчас, на пороге обретения свободы, ее обсмеяли, словно она плод на испанском дереве.

– Гарольд Шлосс. – Отец обменялся рукопожатием с ними обоими, и Тереза вручила ему батон. Он весь просиял, словно это был слиток золота, а Тереза была волхвом. – Я ее отец, – добавил он, что Олив сочла излишним.

Тереза опустилась на колени и с непринужденной ловкостью фокусника извлекла из сумки остро пахнущий твердый овечий сыр, пронизанный веточками розмарина, салями, три мелкие айвы и несколько крупных лимонов. Широким жестом она разложила фрукты на облезлом полу, где они заиграли, как планеты Солнечной системы, в которой она мгновенно стала центром.

– У вас пикник без меня?

В кухонном проеме стояла Сара, дрожа от холода в своей шелковой пижаме, хотя и накинула мужнину летную куртку и натянула самые толстые носки, в которых он выходил на охоту. Никакая после вчерашнего шампанского, привезенного из Парижа, и тяжелого сна, она все равно выглядела как кинозвезда в свободное от работы время.

И реакция, как лишний раз убедилась Олив, была соответствующей. Тереза заморгала, ослепленная копной светлых волос, гламурным блеском, сопровождавшим Сару неотступно. А тем временем Исаак, опустившись на колени, запустил обе руки в сумку. На дне что-то ожило, зашевелилось, и сумка устроила маленький танец.

– Ой! – вырвалось у Олив.

– Не будь такой трусихой, – успокоила ее Сара.