Муза художника

У нее имелся еще один кусочек от этого пазла. Когда она была в кабинете в первый раз, Питер наспех собрал эти самые фотографии. Фрейя помнила, что он смешал две кучки, вероятно, две категории, на которые разделил их. Если хронология действительно играет какую-то роль, возможно, содержимое этой папки поможет ей определить дату, разделяющую две группы. Расположившись в кресле Питера, она взяла всю пачку фотографий в одну руку, а другой начала их раскладывать: ряд самых ранних картин вверху, слева направо, затем следующий ряд, и еще один. На столе было недостаточно места, и изображения частично накладывались друг на друга, но Фрейя пыталась определить, где может проходить черта. Когда все копии были разложены, она поняла.

— Тысяча девятьсот шестой, — вслух произнесла Фрейя год, который внезапно приобрел значение, год, который делил картины на две четко выраженные группы.

Она слишком погрузилась в размышления и не услышала звук открывающейся входной двери. Как Фрейе было известно, у Питера имелся свой ключ, но сегодня он очень не хотел задерживаться после работы, поэтому ей и в голову не могло прийти, что он станет утруждать себя и возвращаться за забытой папкой. Однако внезапно она обнаружила Питера уже стоящим над ней и смотрящим на рассортированные фотографии. Его резкий голос, в котором не слышалось обычной беззаботности, прорезал тишину:

— И как это, по-твоему, называется?

Часть вторая ОРДЕН СЛОНА [25]

Лишенные ярких красок комнаты на картинах Рииса отличает аскетизм, граничащий с пустотой и заброшенностью. Перед нами предстает замкнутая вселенная, далекая и холодная, выписанная в узком диапазоне серых тонов, что современники художника неизбежно обосновывали влиянием на него относительно недавно изобретенной черно-белой фотографии. Эта практически монохромная палитра стала расцениваться как фирменный знак Рииса. Намеки на какие-либо другие цвета помимо черного, белого, коричневого или серого, когда они изредка появляются, не производят впечатления последних штрихов, а скорее выглядят как остатки цвета, который когда-то присутствовал в большей мере, но теперь постепенно отступает или совсем исчезает.

М. Холден. Искусство Виктора Рииса (1988)

КОПЕНГАГЕН, 1905 ГОД

Понедельник, 13 ноября.

Наши комнаты не такие тихие, какими кажутся на картинах. Мы слышим шаги, а время от времени и приглушенные голоса из квартиры наверху, а также стук копыт по мостовой. И колокол церкви Спасителя. Ее высокий шпиль, вокруг которого вьется золотая лесенка, хорошо виден из наших окон в задней части дома. В комнатах, какими они предстают на полотнах, стекла выглядят мутными; сквозь такие ничего разглядеть нельзя.

Чтобы добиться того минимализма, к которому стремится Виктор, при подготовке сцены для рисования нам приходится переносить в другую комнату лампу, часы, подсвечник и даже несколько стульев. Фактически у нас мало мебели, но в глазах моего мужа посторонние объекты, не вписывающиеся в задуманную им композицию, нарушают геометрию пространства. Что касается меня, я понимаю: роль натурщицы заключается в том, чтобы не мешать ходу работы. Некоторым девушкам быстро надоедает позировать, и они начинают болтать и вертеться. Я научилась тихо сидеть и неподвижно стоять. Уверена, что при желании вполне могла бы освоить опыт восточного мистика, который способен удерживать мозг в состоянии покоя так же легко, как тело, сохраняя его ясным, словно воды озера в тихий день. Однако мой мозг никогда не бездействует. Разум находится в моем полном распоряжении, и рисованию нисколько не мешает, если, позируя, я обдумываю планы на день или о чем напишу в дневнике после наступления ночи.