Муза ночных кошмаров

Появился кусочек солнца. Еще никогда оно не казалось таким хрупким: эта корка света единственное, что стояло между Новой и месяцем тьмы. Она знала, что не стоит смотреть напрямую – все-таки это солнце, хоть и тоненькое, – но не могла удержаться. Нова посмотрела. И, должно быть, смотрела слишком долго. В ее глазах начал расцветать белый ореол. Нова моргнула, но не смогла отвести взгляд. Что-то в нем…

Солнце исчезло, но не белый ореол. Наверное, он отпечатался в ее глазах. Он находился прямо по центру и постоянно увеличивался. Девушка снова моргнула. Он приближался. Прищурилась. Появилось очертание.

И тогда Нова увидела что это – если осмелиться поверить ее измученным солнцем, жаждущим глазам.

После она всегда будет верить, что звезда все же передала послание Коре. Потому как силуэт, приближающийся к ней, оказался большим белым орлом, покинувшим грудь ее сестры. Как он тут оказался? Значит ли это, что Кора тоже здесь?

Нова наполнилась молниями – ослепительными вспышками, шумом грома. Она распахнула свои объятия перед птицей. Расплакалась. Слезы замерзали прямо на ресницах. Кора пришла, чтобы спасти ее. Но где она?

Была только птица. В гавань много недель не приходили суда, а в следующие месяцы уже и не придут. Лед покрывал воду. Зима близко, и море вокруг Риевы стало предательской дикой местностью из шельфовых ледников, которые соединяются, вздымаются в узкие проливы, лишь чтобы снова сомкнуться и раздавить в щепки любой корабль, застрявший между ними. Никто не мог к ним приплыть. Никто не мог сбежать. Кора не могла быть рядом. Была только птица, но птица – это Кора. Разве не это сказал тот слуга?

«Это не «оно», это ты, Корако. Этот орел и есть ты, точно так же, как твоя плоть и кровь – это ты».

Его крылья всколыхнули воздух. Несмотря на свои размеры, птица казалась невесомой и парила прямо перед Новой. Ее глаза буравили девушку, и она гадала, действительно ли ее сестра могла видеть через них. Нова попыталась улыбнуться и придать себе смелости.

– Кора, ты меня слышишь? Ты меня видишь?

Ее голос звучал странно даже для собственных ушей, и только тогда Нова поняла, что уже много недель не произносила ничего вслух. Шергеш предпочитал, чтобы она молчала, а с кем еще ей говорить? Все беседы были только в ее голове.

– Я скучаю по тебе, – выдавила она. – Я не могу… – Девушка хотела сказать то же, что и звезде: «Я не могу больше жить. Я умираю. Спаси меня».

Но слова не приходили. Они наполнили ее стыдом. Птица не проронила ни звука, но Нова чувствовала присутствие Коры и хотела быть сильной ради нее. Ее губы растянулись в улыбке.

– Канун Глубокозимья. Полагаю, в Аке такого нет. Давай я тебе все расскажу. – Она пыталась скрыть свое отчаяние под тонкой вуалью болтовни. – В этом году Убой прошел хорошо. Могу поспорить, ты очень жалеешь, что пропустила его…

Птица начала тускнеть. Нова моргнула. Орел постепенно темнел, как угасающая лампа. Нова задумалась: действительно ли он здесь? Что, если она сама его придумала, разорвав последнюю нить рассудка? Но затем птица щелкнула клювом и протянула девушке свою огромную когтистую лапу, в которой был зажат сверток. Очень маленький. Она прижала его к груди руками в варежках и ахнула, когда птица испарилась.

– Не покидай меня, – прошептала девушка, но было уже поздно.

Она спрятала сверток под одежду; не могла открыть его в варежках, а снимать их в такой мороз побаивалась. Затем спустилась по горной тропе к дому мужа. Никто не обращал на нее внимания. Она тихо пробралась внутрь и разожгла огонь, прежде чем снять верхнюю одежду. Шергеш храпел. Нова ненавидела этот звук, но не так сильно, как его визгливый голос, постоянно отдающий приказы.

Дрожащими руками, задубевшими от холода, девушка открыла сверток. Часть ее разума до сих пор подозревала, что ей все привиделось – и птица, и сверток. Может, это по-прежнему галлюцинация, какой бы реальной она ни казалась в свете очага.

Ткань свертка была прекрасней, чем все, к чему она прикасалась, – изворотливая, как вода, пламя посылало по ней блики, танцующие, словно полярное сияние. На ней были вышиты сотней разных красок крошечные цветы. Такие красивые, что Нова чуть не расплакалась. Но это лишь обертка. Она развернула ткань.

Там лежало письмо, в котором говорилось:

Моя сестрица, часть моего «я». Я не вольна прийти за тобой, как наша мать не могла прийти за нами. Здесь совсем не так, как мы представляли. Империя почти пала.