В конце 1880-х Эмиль Бернар входил в понт-авенскую школу, возглавляемую Полем Гогеном. Чуть позже, в начале 1890-х, живописец склонился к символизму.
Французская Бретань привлекала художников тем, что тогда до нее еще не успела дойти индустриализация, и в их глазах провинция являлась сохранившимся кусочком настоящей Франции, живущей традиционным укладом. Полотно, жанр которого следовало бы определить как бытовой, утрачивает свою специфику и обретает декоративность. Здесь фактически отсутствует сюжет, изображенные женщины, погруженные в свои размышления, молча смотрят друг на друга, их фигуры кажутся загадочным намеком живописца на некое знание, открытое им и скрытое от зрителя. Эффектные черно-белые традиционные костюмы бретонок яркими пятнами выделяются на фоне окружающего весьма условного пейзажа. Здесь художник использует технику клуазонизма, работая широкими областями цвета внутри контуров. Она является «изобретением» мастеров упомянутой школы.
Молодой Поль Серюзье, ученик Академии Жюлиана в Париже, преклонялся перед искусством Поля Гогена. В 1888 с помощью друга Эмиля Бернара он познакомился со своим кумиром в Понт-Авене. Это произошло в последний день пребывания Серюзье в городе, и Гоген, не тратя времени даром, повел его на этюд в Лес Любви, где преподал урок живописи. Результатом встречи и стал этюд «Талисман», который имел необычайный успех среди нескольких учеников Академии, увидевших в нем заповедь нового искусства и образовавших группу «Наби» (в переводе с древнееврейского — «пророк»).
«Талисман» отвергает подражательную концепцию живописи, когда художник создает изображение предмета в соответствии с тем, каким он его видит. Работа учит обобщенному восприятию формы и цвета, что ведет к абстракции. Это — практически схема, на которой показано взаимоотношение цветовых пятен и основных объемов, квинтэссенция пейзажа, раскрывающая его суть без отвлечения на детали.
Живопись Поля Серюзье впитала не только уроки Гогена, но и некоторые особенности восточного искусства, бывшего популярным в художественной Европе. Иное понимание пространства и объема, законы построения композиции привлекали европейских художников, отвергавших рутинную академическую живопись и искавших новые способы самовыражения. Серюзье увлекался японской гравюрой, в полотне «Ливень» очевидно ее влияние. Предметы — дома и человеческие фигуры — лишены объема и существуют в двумерном мире, работа подчеркнуто декоративна. Не ставя перед собой задачу объективной передачи реальности, художник упрощает формы и усиливает роль линии. Для достижения максимальной цельности восприятия картины Серюзье ограничивает цветовую палитру, тщательно подбирая несколько оттенков и отказываясь от многоцветности, которая уводила бы внимание зрителя от основной идеи полотна.
Морис Дени является одним из основателей группы «Наби». Его произведения подчеркнуто декоративны, часто написаны на мифологические и религиозные темы. Художник мечтал возродить жанр монументальной живописи, он создавал витражи, занимался сценографией и книжной иллюстрацией.
Моделью для мастера часто служила его жена Марта. На представленной картине с нее написаны образы муз. Мифологическая тема получила необычную интерпретацию в искусстве Дени. Прекрасные вдохновительницы поэтов прогуливаются в роще каштановых деревьев, они не похожи на античных героинь, а скорее являются воплощением грез самого художника. Не имея атрибутов, характерных для изображения муз в живописи, одетые в платья иной эпохи и спокойно расположившиеся на изящных стульях, они все же воспринимаются мифическими существами, полуженщинами-полубожествами, вечно хранящими свою тайну.
Картину французского символиста Пьера Пюви де Шаванна «Воздушный шар» можно было бы назвать исторической, если бы не ее аллегорико-символический подтекст. Произведение было написано во время осады Парижа прусскими войсками в 1870. Жители города придумали использование воздушных шаров для отправки почты. Аэростат летел из столицы с письмами и почтовыми голубями, которые доставляли в Париж уже обратную корреспонденцию. Поэтому воздушный шар стал для людей символом надежды на добрые вести и единственной возможностью связи с внешним миром в осажденном городе.
Немногословная и монохромная картина Шаванна воспринималась символически. Образ женщины в черном одеянии, скорбящей по павшим друзьям, но твердо сжимающей в руке мушкет, был близок и понятен каждому. В нем можно видеть аллегорию Франции.