Музей моих тайн

Однажды, услышав это, Адриан (с жизнерадостно-желтой метелкой для пыли в одной руке и чихуахуа в другой) проницательно смотрит на меня и спрашивает:

— А ты сама-то знаешь, кто ты такая?

(Конечно знаю. Я Руби Леннокс.)

Дни пролетают быстро — их съедают работа по дому, походы в магазин, прогулки в парке. Мы с Банти прохаживаемся среди безукоризненно подстриженных газонов и сидим на скамейках, задумчиво глядя на детей, которых родители качают на качелях. Банти охотно провела бы тут весь день, но, когда я говорю: «Пойдем, нам пора домой», она послушно встает и семенит за мной.

Вечера мы проводим в приятной домашней обстановке, обсуждая, куда лучше всего запереть Банти. Мы прорабатываем целые пачки рекламных брошюр домов престарелых, которые, все как одна, обещают «комнаты с современными удобствами» и «приятные виды».

Личность, которую Банти выдали в обмен, гораздо приятней старой. Прежняя Банти, принципиально не способная веселиться, не позволила бы нам каждый день терять столько времени понапрасну. Я сорок лет ждала возможности поиграть с матерью, и вот теперь мы наконец проводим длинные летние дни в бесконечных играх и забавах на планете Альцгеймер. Банти чудится, что вся семья снова собралась вокруг нее, и я, как единственное дитя, доступное во плоти, вынуждена работать дублершей за всех. Я научилась откликаться на имена Перл, Джиллиан, Патриции, а иногда и Руби. Я замечаю, что любимицей Банти по-прежнему остается Джиллиан. («Джиллиан, хочешь, я сделаю на ужин твой любимый пудинг? Джиллиан, хочешь пойти за покупками с мамочкой?» и так далее.) Очень странное ощущение — я словно окружена сестрами, только невидимыми. Иногда, войдя в комнату, я удивляюсь, что в ней никого нет.

Однажды я на несколько минут оставляю Банти без присмотра в гостиной, а когда возвращаюсь, она стоит посреди клубящегося облака серой пыли, выворачивая мешок пылесоса на ковер.

— Что ты делаешь?! — кричу я, но она обращает ко мне безмятежную улыбку:

— Развеиваю прах твоего отца, что же еще.

— Он что, завещал развеять его в гостиной? — спрашиваю я, осторожно пробираясь по ковру (хоть убей, не помню, что мы сделали с прахом Джорджа после кремации).

Что-то липнет к подошвам, и я только надеюсь, что это не кусочки моего отца. Потом, когда мы уже запылесосили Джорджа обратно, Банти подходит ко мне, удивленно сморщив лоб.

— Простите, вы не видели мою мать? Я что-то нигде не могу ее найти.

* * *

— Может быть, этот? — шепчу я Адриану, когда мы подъезжаем к внушительному неоготическому зданию.

— Этот — что? — требовательно спрашивает Банти. Слух у нее стал острым, как у летучей мыши, — видимо, чтобы компенсировать распад мозговых тканей.

— Тетя Банти, вы хотите пожить тут, отдохнуть несколько дней? — спрашивает Адриан, улыбаясь ей в зеркало заднего обзора.

Банти ничего не отвечает; возможно, подозревает, что это ловушка. Но когда я набираюсь храбрости обернуться и посмотреть на нее, она счастливо улыбается. Осмотр «Силверлис» приносит удовлетворительные результаты. В огромном вестибюле, отделанном панелями красного дерева, не пахнет ни хлоркой, ни вареной капустой, а лишь лавандовой полиролью и теплой свежей выпечкой.

— Здесь замечательно, правда? — воодушевленно спрашиваю я у Банти, и она согласно кивает:

— Замечательно. На сколько дней мы сняли номер?

Мы осматриваем спальни, как на одного обитателя, так и на двоих, — с подобранными по цвету покрывалами и занавесками и хорошего качества коврами, — и гостиные, где лежат газеты и настольные игры, и кухни с восхитительной на вид едой, и все это похоже на хорошую гостиницу (где-то между 2 и 3 звездами), если бы не встречи с обитателями заведения. Например, с двумя маленькими старушками, словно сросшимися у бедра с хозяйственной сумкой: они очень серьезно жалуются заведующей, что не могут отыскать в продаже тик для матраса, и я уже готова вызваться повозить их по магазинам, как Адриан предостерегающе кладет ладонь мне на руку.

Когда приходит время уезжать, Банти хочет остаться, но Адриан обещает ей, что мы еще сюда вернемся и тогда она сможет побыть подольше. Заведующая тепло жмет нам руки, но переходит на шепот, когда Банти начинает спускаться по лестнице.

— Только, пожалуйста, не забывайте, что «Силверлис» берет лишь людей, не нуждающихся в уходе медсестры. Поэтому, если здоровье вашей матери ухудшится, мы больше не сможем ее тут держать.

— Это ничего, у моей матери замечательно крепкое сложение, — бодро успокаиваю ее я.

* * *

— Ну что, давайте-ка подстрижемся, чтобы быть красивыми к поездке.

Адриан улыбается и растирает голову Банти полотенцем. Он вынимает из кармана брюк ножницы и ловко крутит ими вокруг мокрой головы. Я замечаю, какие у Банти стали редкие волосы. На тыльной стороне рук у нее пигментные пятна, а в углу одного глаза — странное красное пятнышко, словно кошка зацепила когтем. Меня внезапно охватывает жалость к ней, и я ненавижу ее за это.