Музей моих тайн

Она продолжала навещать мать Перси, но перенесла свои визиты с пятницы на понедельник, потому что в пятницу вечером теперь гуляла с Джеком. Она не говорила миссис Сиврайт, что полюбила другого: ведь еще года не прошло, как Перси умер, и они продолжали беседовать о нем за бесконечными чашками чаю, но теперь — скорее о выдуманном человеке, чем о том, кто когда-то был плотью и кровью. И на снимок футбольной команды Нелл смотрела виновато: теперь ее взгляд проскальзывал по безжизненному лицу Перси и останавливался на дерзкой улыбке Джека.

На фронт первым пошел Альберт. Он сказал сестрам, что это будет «весело» и он «хоть мир повидает». «Повидаешь ты разве что кусок Бельгии», — саркастически сказал Джек, но Альберта уже ничто не могло сбить с пути, и они едва успели с ним попрощаться, как его уже отправили в Фулфордские казармы, где зачислили в Первый Йоркширский полк и преобразили из машиниста поезда в артиллериста. Но все же они все сфотографировались — это была идея Тома. «Всей семьей», — сказал он. Может, у него было предчувствие, что другого раза не будет. У Тома был друг, некий мистер Мэтток, страстный фотограф, он пришел как-то в солнечный день и расположил всю семью на заднем дворе: Рейчел, Лилиан и Нелл сидели на свежепочиненной скамье, Том стоял позади них, а Альберт присел на корточки посредине, на переднем плане, у ног Рейчел, совсем как Джек на той футбольной фотографии. Том сказал — очень жаль, что Лоуренса с ними нет, а Рейчел ответила: «Почем мы знаем, может, он умер». Если пристально вглядеться в фотографию, можно увидеть клематис — он вьется по верху стены, словно гирлянда.

Фрэнк завербовался в армию в тот день, когда Альберта везли через Ла-Манш. Фрэнк знал, что он трус, и боялся, что об этом догадаются другие люди, и поэтому решил пойти на фронт как можно скорее, пока никто не заметил. Он так боялся, что рука, подписывающая документы, дрожала, и сержант-вербовщик, смеясь, сказал:

— Надеюсь, когда придет пора стрелять во фрицев, у тебя рука потверже будет.

Джек стоял в очереди вместе с Фрэнком. Ему совершенно не хотелось идти воевать — про себя он считал войну бессмысленным делом, но не мог отпустить Фрэнка одного, так что пошел вместе с ним и подписал бумаги шикарным росчерком.

— Молодец, — сказал сержант.

Лилиан и Нелл пошли на вокзал провожать парней, но на увешанную гирляндами платформу набилось столько народу, что девушкам удалось увидеть Фрэнка лишь мельком, в последнюю минуту, — он махал рукой в пустоту из окна вагона, пока состав выезжал через широкие арочные, как у собора, своды вокзала. Нелл чуть не заплакала от разочарования — она так и не углядела Джека среди размахивающей флагами и нагруженной вещмешками толпы и радовалась только, что отдала ему счастливую кроличью лапку накануне вечером, во время нежного прощанья. Она тогда вцепилась ему в руку и заплакала, и Рейчел с отвращением буркнула:

— Прекрати шуметь, — и сунула ей в руку кроличью лапку. — На вот талисман для него.

Джек расхохотался и сказал:

— Их бы надо включить в стандартное снаряжение, а? — и запихнул лапку в карман куртки.

* * *

Они в жизни не получали столько писем, сколько сейчас от Альберта, бодрых писем о том, какие в полку отличные ребята и как им тут не дают скучать.

— Он пишет, что соскучился по домашней еде и что уже немного освоил военный язык, — читала Лилиан вслух для Рейчел, потому что Рейчел он не написал ни строчки, хоть она и рассказывала направо и налево, что ее «сын» ушел на фронт одним из первых в районе Гровз; Лилиан и Нелл этому очень удивлялись, потому что Рейчел недолюбливала всех своих приемных детей, но Альберта не любила сильнее всех.

Нелл, конечно, получала письма от Джека, не такие бодрые, как от Альберта, и не такие длинные; правду сказать, Джек был не ахти какой писатель и обычно ограничивался фразой «Я думаю о тебе, спасибо, что ты мне пишешь», крупным корявым почерком. Девушки даже от Фрэнка получали письма, что было вполне естественно. «Ему же вовсе некому больше писать, кроме нас», — сказала Нелл. Его письма были самые лучшие, потому что он рассказывал смешные маленькие подробности о своих однополчанах и их ежедневном распорядке, так что девушки даже иногда смеялись, разбирая его забавные угловатые каракули. Как ни странно, никто из троих — ни Фрэнк, ни Джек, ни Альберт — не писал собственно о войне; битвы и стычки словно происходили отдельно от них, сами собой.

— Битва за Ипр уже кончилась, и мы все очень рады, — загадочно выразился Альберт.