Музей невинности

Старинное здание, где в последние годы Османской империи заседали великие визири и военные генералы, ставшее сценой баталий, политических убийств, заговоров и прочих ужасов, описанных в учебниках по истории, сейчас, как и многие другие особняки, доставшиеся Республике от империи, утратило былое великолепие и превратилось в подлинный махшер[28], а в его коридорах и на лестницах в бесконечных очередях за документами, печатью или подписью стояли сотни вяло переругивавшихся людей. От чрезмерной духоты и влаги бумаги у нас в руках сразу размякли.

Под вечер ради другого документа нас направили в деловой центр «Сансарян», в Сиркеджи. Когда мы шли по спуску Бабыали, не доходя старой кофейни «Месеррет», Фюсун, ничего никому не сказав, завернула в оказавшуюся рядом маленькую чайную и села за столик.

— Что это с ней опять? — недоуменно спросила тетя Несибе.

Они с Четином остались ждать на улице, а я вошел внутрь.

— Что случилось, милая? Ты устала?

— Все, я передумала. В Европу я ехать не хочу, — Фюсун закурила и глубоко затянулась. — Вы идите, получайте паспорта, а я не в состоянии.

— Дорогая, потерпи! Мы так долго мучились, совсем немного осталось.

Она поупрямилась, покапризничала, моя красавица, но потом нехотя пошла с нами. Похожую маленькую истерику мы пережили, когда получали австрийскую визу. Я сделал Четину, тете и Фюсун справки о том, что они — высокооплачиваемые специалисты «Сат-Сата». Всем нам без проблем дали визы, но юный возраст Фюсун вызвал сомнения, и её пригласили на собеседование. Я пошел с ней.

Полгода назад один разгневанный гражданин, которому много лет отказывали в визе, убил сотрудника швейцарского консульства четырьмя выстрелами в голову, и с тех пор в визовых отделах стамбульских консульств были предприняты чрезвычайные меры безопасности. Теперь подававшие документы граждане говорили с европейским чиновником не с глазу на глаз, а, как в тюрьмах в американских фильмах, через пуленепробиваемое стекло и по телефону, проведенному через стекло. Перед консульствами всегда толпились люди, чтобы войти в визовый отдел. Турецкие сотрудники консульств (о таких, особенно о тех, кто работал у немцев, говорили: «За два дня стал немцем больше, чем сами немцы») ругали толпившихся за то, что те не могут дисциплинированно стоять в очереди, а иных вообще выгоняли за неподобающий внешний вид, таким образом производя первичный отсев неблагонадежных. Получив приглашение на собеседование, кандидаты на получение виз радовались как дети и дрожали перед пуленепробиваемыми и звуконепроницаемыми стеклами, словно студенты перед экзаменом.

Нас принимали по знакомству, и Фюсун прошла без очереди, гордо улыбаясь, но через некоторое время вернулась раскрасневшаяся и, не глядя на меня, стремительно направилась к выходу. Я догнал её только на улице, когда она остановилась, чтобы закурить. На мой вопрос, что случилось, она не отвечала. Когда мы вошли в какую-то закусочную — «Ватан: напитки и сандвичи», — Фюсун сказала:

— Не хочу я ехать ни в какую Европу. Я передумала.

— Что случилось? Тебе не дали визу?

— Он выспросил у меня всю мою жизнь. Даже то, почему я развелась. Не поеду в Европу. Не нужна мне ничья виза.

— Я как-нибудь все улажу. Или поедем на пароходе, через Италию.

— Кемаль, поверь мне, я передумала. И языка я не знаю, мне неловко.

— Милая, нужно посмотреть мир... В других странах другие люди, они иначе. Мы пройдем по их улицам, взявшись за руки. В мире ведь есть не только Турция.

— Мне нужно увидеть Европу и стать достойной тебя, ты это хочешь сказать? Но я и замуж за тебя выходить передумала.

— Мы будем очень счастливы в Париже, Фюсун.

— Ты знаешь, какая я упрямая. Не настаивай, Кемаль. Тогда я буду только больше упрямиться.

Но я все-таки настоял и, когда много лет спустя с болью вспоминал об этом, признался себе, что втайне мечтал во время путешествия уединяться с Фюсун в гостиничных номерах. С помощью Задавалы Селима, который импортировал из Австрии бумагу, визу для Фюсун мы получили через неделю. В те же дни закончили и подготовку документов для машины. Я торжественно вручил Фюсун её паспорт, пестревший разноцветными визами стран, которые мы собирались проехать по пути в Париж, в ложе кинотеатра «Сарай», и в тот момент испытывал странную гордость, будто я уже был её мужем. Память подсказала, что много лет назад, когда призрак Фюсун являлся мне в разных уголках Стамбула, однажды я видел её и в кинотеатре «Сарай». Фюсун, взяв у меня паспорт, сначала рассмеялась, а потом, сосредоточенно нахмурившись, стала листать страницы и рассматривать каждую визу.

Через одну туристическую фирму я забронировал три больших номера в парижской гостинице «Отель дю Норд». Мне, Четину-эфенди и Фюсун с матерью. Когда я ездил в Париж к Сибель, учившейся в Сорбонне, то останавливался в других гостиницах, но всегда мечтал, что когда-нибудь обязательно поселюсь в этой известной всему миру по фильмам и книгам гостинице, как студент, который мечтает, куда поедет, разбогатев.