Музей невинности

Заим болтал о последних вечеринках и сплетнях; я спросил его, как дела с «Мельтемом», и он пустился рассказывать об успехе продаж, потом вспоминал все мало-мальски стоившие внимания светские новости, но говорил обо всем вскользь. Он знал, что я уехал от Сибель, но не ночую у родителей в Нишанташи, однако, наверное, из желания не расстраивать меня не спрашивал ни о Фюсун, ни о моих чувствах. Я, правда, то сам пытался заговорить о ней, не узнал ли он что-нибудь, то изображал уверенного в себе человека, который сознает свои поступки, и давал ему понять, что каждый день бываю в компании и очень много работаю.

В конце января Сибель позвонила из Парижа на дачу и от соседей и садовника узнала о моем отъезде. Потом перезвонила мне в контору. Мы давно не разговаривали по телефону; это, конечно, было следствием холода и отчужденности, установившейся между нами, однако и несовершенство техники внесло свою лепту. В трубке слышался странный гул и треск, и приходилось орать что есть мочи. Всякий раз, когда я представлял, что обязательные нежные слова, которые я должен (к тому же, неискренне) прокричать Сибель, услышит весь «Сат-Сат», мне меньше всего хотелось ей звонить.

— Оказывается, ты уехал с дачи, но и дома не ночуешь! — сказала она.

— Да.

Я не стал напоминать ей, как мы вместе решили, что мне не стоит ходить домой и бывать в Нишанташи, чтобы не «провоцировать воспоминаниями болезнь». И не стал спрашивать, откуда она узнала, что по вечерам я не бываю дома. Моя секретарша Зейнеб-ханым, услышав, что звонит Сибель, тут же вскочила и вышла из кабинета, закрыв за собой дверь, чтобы я мог свободно поговорить с невестой, но мне все равно нужно было кричать, иначе Сибель меня не услышала бы.

— Чем ты занимаешься? Где ты живешь? — спрашивала она.

Тогда я вспомнил, что никто, кроме Заима, не знает, о гостинице «Фатих». И мне совершенно не хотелось трубить об этом, тем более когда разговор слышали все сотрудники.

— Ты вернулся к ней? — крикнула Сибель. — Скажи честно, Кемаль.

— Нет! — ответил я, но тихо.

— Я не расслышала, повтори! — снова крикнула Сибель.

— Нет! — ответил я опять. Но крикнуть не смог. Из трубки, как всегда, доносился гул, похожий на звучание морской раковины, когда прижимаешь её к уху.

— Кемаль, Кемаль... я не слышу... пожалуйста... — умоляла Сибель.

— Я слышу! — крикнул я изо всех сил.

— Признайся мне, — умоляла она.

— Ничего нового, — сказал я немного громче.

— Поняла! — ответила Сибель.

Звук опять утонул в шуме, потом что-то щелкнуло, и нас разъединили. Тут же раздался голос операционистки с нашего коммутатора:

— Связь с Парижем прервалась. Соединить вас опять, господин директор?

— Нет, дочка, спасибо. — Привычку называть всех сотрудниц фирмы словом «дочка», какого бы возраста они ни были, я заимствовал от отца. Поразительно, как быстро я перенимал его привычки. И удивительно, сколько решимости оказалось у Сибель... Но все, лгать далее не было сил. Сибель из Парижа мне больше не звонила.

45 Поездка на Улудаг

О возвращении Сибель в Стамбул я узнал в начале двухнедельных февральских школьных каникул, когда весь большой свет Стамбула обычно отправлялся на горнолыжный курорт Улудаг. Заим тоже собрался поехать в горы со своими племянниками, и перед отъездом позвонил мне на работу. Мы договорились пообедать в «Фойе». Сидя друг напротив друга, мы ели фасолевый суп, как вдруг Заим с нежностью, пристально посмотрел на меня:

— Я вижу, что ты прячешься от жизни и с каждым днем все больше превращаешься в грустного, одинокого неудачника. Меня это огорчает.

— Не огорчайся... Все в порядке.

— Ты выглядишь несчастным, — сказал он. — А надо радоваться жизни.

— Для меня счастье не является целью жизни, — мои слова прозвучали неубедительно, и я поправился: — Почему ты считаешь, будто я несчастлив и прячусь от жизни... Нет. Я стою на пороге новой жизни, в которой мне будет спокойнее...

— Хорошо. Расскажи хотя бы об этой твоей новой жизни! Нам всем интересно.

— Всем — это кому?

— Перестань, Кемаль, — рассердился он. — Чем я перед тобой виноват? Разве я не лучший твой друг?

— Лучший.

— Мы — это я, Мехмед, Нурджихан и Сибель... Через три дня уезжаем в Улудаг. Айда с нами! Нурджихан едет, чтобы присмотреть за племянницей, а мы — составить ей компанию.

— Значит, Сибель вернулась.

— Еще десять дней назад, в прошлый понедельник. Она тоже хочет, чтобы ты поехал. — Заим благодушно улыбнулся. — Но не хочет, чтобы ты знал о её желании. Я тебе это говорю тайком от неё. Смотри, не наделай глупостей в Улудаге.

— Нет. Да я и не поеду.

— Поехали, хорошо ведь будет! Обо всем забудешь, все пройдет.

— Кто еще знает? Мехмед с Нурджихан знают?

— Только Сибель, — сказал Заим. — Мы с ней об этом говорили. Она тебя очень любит, Кемаль. И прекрасно видит, что именно твое человеколюбие довело тебя до такого состояния. Она понимает тебя и хочет спасти.

— В самом деле?

— Ты идешь по неверному пути, Кемаль... Все мы безнадежно влюбляемся в самого недоступного нам человека... Каждый испытывает такое. Но в конце концов проходит через это, не испортив себе жизнь.