Музей заброшенных секретов

Думаю, отец и сам всего не знал… Бухалов. Но это его подкосило. Добило, да… Что ему пришлось оправдываться… за меня. Аж до Москвы дойти, потому что тут, в Киеве, на него смотрели как на чокнутого… Никто не хотел брать на себя ответственность, все думали только о своей шкуре… ну и о том, как бы кусок чужой отхватить, если подвернется случай… Он тут был чужой. Для тех же органов, которым жизнь отдал… для которых и меня вырастил… Старый придурок, не имеющий уже никакого влияния. Ну и что, что персональный пенсионер? Если вся его служба, всё, считайте, чему он жизнь отдал, — все разлетелось, как… как пух — от одного сфабрикованного доноса… Как он кричал, выпивши… Матерился… Крысы! — кричал… Про бандеровцев мне однажды сказал, век этого не забуду — что он им завидует: как они стояли за свое! Тридцать лет не вспоминал, а тут вернулось… Я на него тогда по-новому посмотрел… Это же еще до путча было, до всех перемен…

Сложно все это, знаете… А вы хотите, чтоб — раз-два, и готово! Вот сейчас, наверное, слушаете и думаете — к чему это я всё, да? Я же вижу… Все спешат, всем не терпится… Архивы вам открой, документы все подай на блюдечке, гриф секретности сними до окончания пятидесятилетнего срока… Знаете, сколько я уже этих волн пережил? Вот и вы со своим фильмом туда же… А что из этого может выйти — подумали? Дети ведь остались, внуки… Им-то — за что это всё?..

Эх, Дарина Анатольевна… Я и сам бы рад… всего не знать. Порой, как подумаешь — вот, выжил… а для чего?..

Вот только Никушка… Доча моя. Ей я всегда буду нужен.

Что, замерзли? Ну, значит, нужно выпить еще… Говорил мой тесть — спасайтесь, трезвеем!.. Давайте-давайте… Ваше здоровье! Хух…

Это он мне семью спас… Тесть мой. А потом уже Никушка родилась. Если бы не он, кто знает, как бы оно обернулось… Пустота была такая… как черная дыра. Такой период… На работе мрак и дома — мрак… Выход? А какой здесь может быть выход? Раз в систему попал, тут уже, дорогие вы мои, дело такое — или вверх, или вниз! Третьего не дано… Такие правила. До тех пор у меня шло вверх, а когда вниз — это уже жизнь насмарку… это в тридцать-то лет! И дома никакого просвета, некуда идти… Моя дулась на меня… боялась, что в дыру какую-нибудь зашлют, дубленку она себе там не купит… такую, как в нашем распределителе, — она как раз записалась на них в очередь… Потом тесть из Афганистана тех дубленок целый контейнер пригнал, так те ей тоже не годились, потому что в таких уже все ходили — из ламы, с белыми хвостами, как сопли… Э, что там!.. Все бабы — дуры. Извините. Это я тогда так думал. В смысле — что все так живут. Других женщин я не знал. А декабристок только в кино показывали…

И вот тогда-то я с вашей мамой познакомился… Такое первый раз у меня было… в моей практике. Ну и в последний… После Сталина этот метод не практиковали, а тогда как раз пришло указание его возобновить — «жена за мужа»… Одной так и дали срок… жене, муж ее был осужден за антисоветскую агитацию, она к нему ездила… в лагерь… Ну это была работа пятого отделения, я таким не занимался! Но подготовить, тасскать, почву — ясно, к чему оно шло, инструкцию получил… Все такие методы сначала у нас на Украине опробовались, а потом уже распространялись на другие республики… на весь Союз… Ясно, что незаконно, а что делать? Указание спущено — исполняй! Такая работа…

Бывало время, что мне это помогало. Мобилизоваться… Пока молодой был. Не расползтись, не пойти юзом… враздрай… Не думать… Может, в армии даже лучше было бы… Ну да что там… Хорошо, что так все вышло… Я не жалею, моя совесть чиста…

Коньячку не хотите? Хороший коньяк, закарпатский… Для давления хорошо… чтобы гипертонии не было…

Хух!..

Благодать какая, а? Тишина какая…

Знаете, я таких женщин, как ваша мама, не встречал раньше. Да и потом… Так оно в жизни бывает, такие периоды — когда все разом сходится, и все разом валится тебе на голову… Как раз я впервые про свою родную мать узнал… и что она так и не сказала, кто был мой отец… не назвала… И вот, когда я с вашей мамой беседовал… я это наконец представил. Поверил. Что так бывает. И что за то, чтоб тебя так любили, можно выдержать всё… лагерь, тюрьму, психушку… Всё! На всё наплевать. И на Сенатскую площадь выйти — запросто, и быть потом разжалованным… в рядовые… Они потому и вышли… смогли. А я был в другой системе. От рождения, недаром же я в тюрьме родился… Я знал, как на колени можно поставить… перед классом… умел находить в людях слабые места… Я был способный, не думайте, — в двадцать восемь тогда капитана не только по блату давали! Но это другое… А так, как их, — меня никто никогда не любил. И ждать бы не стал…

Большое это дело, знаете, — когда тебя ждут…

Повезло… вашему папе.