Музейный артефакт

Визирь достал четки, подняв, рассмотрел их на солнце, любуясь игрой лучей на гладкой огранке тридцати трех рубиновых бусин, и принялся привычно перебирать их, произнося благословение Аллаху.

– Как прошло заседание Дивана? – поинтересовался Маликшах.

– Если султан уделит мне немного своего драгоценного времени, я подробно изложу его суть, – смиренно произнес аль-Мульк.

– Конечно, мой верный подданный!

Они шли через анфиладу богато обставленных дворцовых комнат, мимо журчащих фонтанов и замерших, будто изваяния, стражников. Султан решительно шагал впереди, главный визирь семенил сзади, перебирая тридцать три гранатовых бусины ручной работы.

«Пожалуй, юнец набирает силу, – с тревогой думал аль-Мульк. – Скоро он может возомнить, что способен сам решать государственные дела…» Настроение у него опять испортилось.

Наконец, они оказались в большой диванной. Аль-Мульк ходил сюда еще к отцу Маликшаха, именно здесь старый султан дал ему наказ заботиться о своем сыне…

– Так что стряслось? – рассеянно спросил молодой султан, опускаясь на бордовые бархатные подушки и подгибая под себя ноги в сафьяновых сапожках. Визирь остался стоять, почтительно склонив голову.

– Хашшашины убивают твоих верных подданных: наместника провинции Дейлем Муслим-пашу, главного казначея Нури-агу, кади Гачай-бея… Они не боятся смерти, а потому внушают всем ужас. Их хозяин ибн Саббах снова отказался платить подати в твою казну. Мы должны раздавить осиное гнездо на горе Аламут, – доложил аль-Мульк, с удовольствием перебирая новые четки и любуясь ими.

– Что ты хочешь от меня? – нетерпеливо спросил младший Маликшах.

– Прошу согласия солнцеподобного султана послать войско в Дейлем.

Молодой султан кивнул.

– Хорошо! Действуй моим именем! А теперь я вернусь к своему занятию… Сегодня я укрощу этого горячего араба!

– Конечно, великий сул…

Визирь оборвал речь на полуслове. Ноги его подкосились, глаза остекленели, на губах появилась пена. Он тяжело повалился на ковер. Когда прибежал лекарь, тело уже остывало, кожа приобрела синеватый оттенок. Зажатые между пальцами четки казались каплями крови, и опытный лекарь приказал их не трогать.

Начальник дворцовой стражи заставил чернокожего невольника поднять украшение и перевернул песочные часы. Султан с непониманием наблюдал за этими манипуляциями. Но не успел песок пересыпаться в нижнюю колбу, как эфиоп тоже упал замертво. С пеной на губах и синюшным оттенком, пробившимся даже сквозь черную кожу. Тут все стало ясно даже неопытному султану.

– Фарид! – воскликнул он, вскакивая в гневе.

Стражники бросились за Фаридом. Но его комната была пуста. Если не считать оставленной на подоконнике красной розы, завернутой в лоскут белого полотна. Ее осторожно принесли Маликшаху.

– Это знак ашшашинов! – воскликнул начальник стражи. Султан побледнел: слишком близко пролетела отравленная стрела ибн Саббаха.

– Послать конный отряд и перекрыть все дороги, ведущие в Аламут! – вскричал Маликшах. – Сообщить стражникам, как выглядит и одет этот Фарид! И доставить мне его живым или мертвым!

Начальник стражи, лекарь и несколько визирей удивленно переглянулись. Это уже был голос не мальчика, но мужа. Впервые султан Маликшах отдал приказ самостоятельно, без помощи главного визиря, и это был толковый и справедливый приказ. В султанате началась новая эпоха. Но распростертый на ковре аль-Мульк об этом так и не узнал.

* * *

Конные воины скакали по пыльным дорогам, караулили на развилках, внимательно проверяя всех молодых людей моложе двадцати лет. Но поиски не увенчались успехом: Фарид как сквозь землю провалился.

Стрелы летят только в одну сторону, поэтому в школе фидаинов не учили, как возвращаться в Аламут. Но Фарид откуда-то знал это. Он пошел не на север, к крепости, а в обратном направлении, где стража не рыскала по дорогам. К тому же он переоделся и умыл лицо настоем каштана, от чего кожа сморщилась и потемнела. На странствующего немолодого дервиша никто вообще не обращал внимания. Тем не менее при первой возможности он свернул на узкую извилистую тропу, круто поднимающуюся в гору. Вырезав крепкую палку и опираясь на нее, как на посох, он преодолевал подъемы, спускался в ущелье и вновь карабкался вверх. Одолев очередной хребет и окончательно запыхавшись, он тяжело опустился на камни.

– И зачем я пошел столь длинной дорогой! – в досаде воскликнул юноша. – Этот путь займет не меньше месяца!

– Ты не прав, Фарид. Самая короткая дорога та, что огибает опасности! – прозвучал в ушах низкий, рыкающий голос.

– Кто это сказал? – он вскочил, схватил посох и принялся осматриваться по сторонам. Но вокруг было пустынно. Безжизненно чернели острые скалы, да иногда скатывались камешки осыпей. Только высоко в голубом небе, раскинув огромные крылья, парили грифы. Но он обратил внимание на пульсирующий безымянный палец, точнее, перстень на пальце. Поднес руку к глазам. Черный камень светился изнутри желто-красным огнем. А лев многозначительно улыбался, и глаза у него загадочно блестели.