Муж беспорочный

Что же, в Новгороде наемники в такой силе, что и посольства без них не снарядить, размышлял князь. Варяги выглядели впечатляюще: оба рослые, богатырского сложения, один постарше и видом попроще, другой — юный синеокий красавец с пепельной гривой. Или это так, для внушительности? Но в этот миг новгородец с поклоном передал ему первый из даров своего князя. Дар был роскошный, ловчий сокол, прекрасный шестокрылец[17] в самом возрасте. Второй, впрочем, не хуже: отрез византийского шелка[18]. Княгиня с восторгом разглядывала тончайшую, переливающуюся лазурью ткань, а Ростислав удивлялся все больше: чего же нужно от него Остромиру, если он бросается таким богатством, и как отдариваться? Но дар третий, последний, превзошел все. На красной кожаной подушке лежал меч. Меч был из настоящего, литого булата[19], но выкованный по русскому образцу, что само по себе было редкостью, но главное — он был необыкновенно красив. Божественно красив. На узорчатом клинке сплетались дымчато-серые и золотистые полосы, и рассыпались, точно звонкие струи ручья. Рукоять выполнена была искусным мастером в виде ириса, священного цветка Перуна[20], лепестки его были выложены лиловой эмалью, листья — зеленой. У князя перехватило дыхание. Это была Вещь…  Нет, назвать такой меч вещью было бы кощунством. У каждого великого воина, как рассказывали предания, был особенный меч, преданный только ему и никому другому, меч, за который, как за друга, можно было отдать жизнь. Неужто теперь и у него…

— Меч зовут Цвет Грозы, — донесся до князя голос посла.

Ростислав с какой-то робостью коснулся лежащего перед ним сокровища; рукоять легла в ладонь, как влитая, и как будто тепло пошло от нее. Ростислав больше не думал, ради чего Новгородец подкупает его столь богатыми подношениями; такой меч не продают и не покупают, такой меч дарят от чистого сердца.

Но странности между тем не прекращались и, хочешь — не хочешь, требовали осмысления. Посольство прибыло, понятно, не только ради подарков. Новгород предлагал Белоозеру взамен прежнего мирного договора новый, о союзе, условия которого, касающиеся взаимной торговли, были столь выгодны, что сам Ростислав вряд ли рискнул бы таких потребовать. А, вот оно что: «…  И буде в том нужда, оказывать друг другу помощь людно, конно и оружно», — невозмутимо докладывал посол. Новгороду нужна военная помощь, и крепко нужна, если так цепляется за маленькое княжество. Ведь никакими силами Ростислав не сможет собрать более тысячи кметей[21].

Разумеется, Ростислав не ответил сразу, чего никто и не требовал. Однако он почти решил, что согласится, вот только бы узнать, с кем и, главное, почему предстоит воевать.

* * *

Очень беспокоил князя Некрас. И каково же было его изумление, когда ему доложили, что стремянный угощает медовухой тех самых варягов, и никакой драки между ними вроде бы не намечается.

— Нет, ну вот ты скажи, Эрик-варяг, — в который раз уже повторял Некрас, щедро подливая в три чаши. Бочонок они уже изрядно опустошили. — Ну честно скажи, чего тебе дома не сидится?

— Да чего я буду там делать? — в который раз повторял Эрик, тот самый белокурый красавец. Язык у него уже слегка заплетался, и он решительно не мог понять, чего же тут непонятного.

— Не, ну правда, что за радость по миру шататься да во всякую драку лезть?

— Для того, чтобы добыть славу, и чтобы потом это…  в чертог Одина…

— Тоже мне слава, чужие дома зорить! В новгородскую войну ваши убили моих родителей. Да ты ничего…  Из тех, кто там был, ни одного в живых не осталось, и закончим об этом. Но ты скажи, какого лешего вы туда поперлись?

— А зачем ты сам пойдешь в поход на весь[22]?

— Э, ты не путай! Я за своего князя пойду, а вы за чужого.

— А если свой не ярл, а тьфу!

— Да выгнали его из дома в шею, — буркнул вдруг второй варяг, и захрапел уже бесповоротно. Бочонок незаметно подходил к концу.

— Меня! Выгнали! — взревел Эрик. — Да я сам! Что я… мне…  там делать! Селедку ловить? Ловить да жрать, ловить да жрать! Ненавижу! — и с размаху шваркнул об стену названную рыбину.

* * *