Муж для княжны Волконской

— Так, — подтвердил Данила. — За меня не сумлевайся. Ковалевы лучше свое отдадут, чем чужое возьмут. Твое золотишко кстати. Я, честно говоря, ехал с пустыми руками. Больше поглазеть. Теперь попробую заказать товару. …Солнце клонилось к закату, когда он подъехал к городу. Река делала крутую петлю, дома стояли в этой петле, будто отгородились от набегов татарской конницы. На самом же деле, как понял Данила, тут когда-то высадились такие же поселенцы, как и его односельчане, соблазнившись на плодородную землю. Однако на радость или на беду деревушка оказалась на перекрестке дорог китайских купцов и русских, именно тут с сопок спускались золотоискатели, охотники, искатели женьшеня. В селе быстро выросли перевалочные склады и заготовительные конторы. Среди местных появились чужие: приказчики, строительные рабочие. На берегу построили пристань, теперь туда могли причаливать не только плоты и баркасы, но даже пароходы. .Выросла церковь, и село не успело опомниться, как уже стало городом, а местное население растворилось в нахлынувшем потоке торгашей, любителей наживы, жулья, искателей счастья и беглых. Усталый конь ожил, когда въехали в город, а по бокам улицы „.побежали бревенчатые домики. Даже мостовая и тротуар были новенькими: начиная от третьего дома проезжая часть выложена стесанными сверху бревнами, а вдоль домов, прикрывая грязь, шли толстые широкие доски. Прохожих было немного. Не сезон. Золотоискатели сойдут с гор осенью, когда пойдет снег и завалит их таежные норы. Тогда тут будет шум, гульба. Город перевернут вверх дном, опустошат запасы трактиров, оставят два-три пуда самородного золота, выбитые стекла в домах, ликующих воров и несколько трупов, чаще всего своих. Города защищаться умеют. Конь фыркнул, ускорил шаг. Он раньше хозяина почуял постоялый двор. Ворота настежь, хотя во дворе пусто, а у коновязи стоит одна понурая лошаденка. Дом большой, двухповерховый. Второй этаж, судя по всему, для приезжих. Из дверей первого тянет запахом жареного мяса и чеснока. Данила привязал коня, поднялся по ступенькам. Он зашел в трактир, велел

половому принести полный обед, позаботиться о большом черном жеребце у коновязи и лишь затем сел за стол и оглядел людей за столами. Их было немного. Однако они резко отличались от переселенцев, затурканных крестьян серединки России. Нет голодных глаз, а есть хищные, жестокие и бесстрашные. Тут готовы на любой риск ради золотой жилы, связки соболей, а то и просто так, ради ухарства. За соседним столом обедали два кре– мезных мужика. Один из них настоящий медведь, если только медведь мог быть таким туго сплетенным из жил, намотанных на толстые кости. И весь будто из коричневого камня — битый ветрами, стужей, глаза у него твердые, уверенные. Второй был попроще, но тоже хваткий, быстрый — не привычный деревенский чудило, каких любят держать возле себя вожаки всех мастей. Данила поймал на себе короткий прицельный взгляд, и мышцы сами собой напряглись. Второй был гораздо опаснее своего могучего приятеля. Дальше стояли два пустых стола, а за последним веселилась целая компания. Шумели, хвастались, пели и обнимались. В трактире пахло кислыми щами, жареным мясом. Тут собирались бродяги, отпетые варнаки, ловцы удачи. Каждый верил в себя, свою судьбу. Каждый считал, что именно он — сильнейший, удачливый. Иначе на кой черт забираться в эти дикие края? Никто из них не готов к тому, чтобы кому-то уступить. Это Данила понимал хорошо. Хватит, науступался там, в старой деревне. На новом месте и держаться надо по-новому. Тут тебя никто не знает, тут примут таким, каким себя подашь. Надо подавать таким, каким хочешь быть. Уловив момент, когда Данила дохлебал наваристые щи с мясом, половой ловко выхватил пустую миску, взамен поставил широкую тарелку, где исходила горячим соком молодая курица или скорее всего тетерка. Вместо гарнира — полдюжины стеблей черемши. Оно и понятно: мясо в лесу бегает дешевое, а крупу и картошку пока что везут из России. Толстенный мужик, медведистый и крепкий, осушив уже стопки четыре водки, все присматривался искоса к Даниле. Когда он повернулся к нему всем корпусом, лавка жалобно скрипнула, спросил гулким голосом:

— Эй, хлопец, ты сюда по делам или как?

— И по делам и «как», — буркнул Данила через плечо.

— А по каким делам? Хозяйский голос раздражал. Мужик привык распоряжаться, это чувствуется,

— По какому изволю, — ответил Данила недовольно. Он все также не оборачивался, отвечал через плечо. – Ясно? Мужик набычился, кровь ударила, лицо потемнело, раздулся, как петух. По всему видно, решил Данила, что давно уехал от общины, а то и совсем не жил в ней, никогда ни перед кем не ломал шапку, с ним разговаривали только почтительно.

— Слушай, хлопец, — сказал мужик грозно, — ^ы не любим бродяг. Ты не беглый случаем? Лучше всего убирайся подобру-поздорову. Данила чуть подвинулся на лавке, чтобы видеть медведистого, ответил размеренным голосом, в котором закипало бешенство: